Как создавалось сионистское государство, или к истории «советской» атомной бомбы

Герман Смирнов

«Белые пятна» и мифы истории

КАК СОЗДАВАЛОСЬ СИОНИСТСКОЕ ГОСУДАРСТВО, ИЛИ К ИСТОРИИ «СОВЕТСКОЙ» АТОМНОЙ БОМБЫ

В истории второй мировой войны есть одна загадочная операция, о целях которой нс очень-то распространялись ни и годы войны, ни после ее завершения. Речь идет об уникальном перелете наркома иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова (1890-1986) из Москвы в Вашингтон и обратно в мае 1942 года.

Советский тяжелый бомбардировщик Петляков Пе-8 во время визита в США в 1942 году. Этот самолет использовался в качестве VIP-транспорта наркома иностранных дел Вячеслава Молотова.

Тяжелый четырехмоторный бомбардировщик Пе-8 с советской правительственной делегацией на борту пересек тогда линию фронта, пролетел над территорией фашистской Германии и оккупированных ею стран в Англию, оттуда через Исландию в Ньюфаундленд в США и тем же путем вернулся обратно. Технические детали этого знаменитого перелета более или менее обстоятельно освещены в воспоминаниях маршала авиации А. Е. Голованова, готовившего операцию, и летчика Э. К. Пусэпа, пилотировавшего самолет. Что же касается политических целей молотовского визита в США и в Англию, то об этом в широкой печати до сих пор не сообщалось ничего вразумительного. С тем большим интересом были встречены недавно вышедшая книга писателя Ф. Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым» и ряд его журнальных публикаций, в которых рассказывается об откровенных, зачастую нелицеприятных беседах писателя с известным государственным деятелем. И конечно, в этих беседах не мог быть не затронут вопрос о знаменитом перелете.

О ЧЕМ ЖЕ ПОВЕДАЛ ЧУЕВУ ВЯЧЕСЛАВ МИХАЙЛОВИЧ?

По его версии, мысль о полете в Англию и в США впервые возникла у И. В. Сталина в конце 1941 года, вскоре после битвы под Москвой. Не очень-то уверенный в прочности первых побед Красной Армии, руководитель Советского государства будто бы вознамерился лично лететь к Рузвельту и Черчиллю, чтобы убедить их открыть второй фронт в 1942 году. Но осложнившаяся обстановка на фронтах заставила Сталина отказаться от своего намерения и послать вместо себя Молотова.

Принимая на себя ответственную миссию, Молотов, по его утверждению, ни минуты не сомневался в том, что открытие второго фронта в 1942 году совершенно невозможно. По его мнению, ясно понимал это и Сталин. И тем не менее, говорил Молотов Чуеву, требовать от союзников открытия второго фронта как можно быстрее было тогда необходимо с политической точки зрения. «Люди же ждут: будет какая-нибудь помощь или нет? Вот почему эта договоренность — в общем-то бумажка — имела громадное политическое значение, ободряла, а это тогда много значило». 

Однако получить эту «бумажку» оказалось не просто. Черчилль наотрез отказался подписать обязательство открыть второй фронт в 1942 году, и советскому наркому пришлось лететь к американскому президенту, так и не заручившись согласием британского премьера. Не смущаясь этим, Вячеслав Михайлович, представ перед Рузвельтом, твердо потребовал быстрейшего открытия второго фронта, который должен был оттянуть на себя не менее 30-40 вражеских дивизий с советско-германского фронта. К его удивлению, он не встретил никакого сопротивления со стороны американского президента. 

Президент Франклин Д. Рузвельт и Вячеслав М. Молотов, 1942 год. Когда Вячеслав Молотов, нарком иностранных дел Советского Союза, посетил президента Франклина Д. Рузвельта в Белом доме во время войны в мае 1942 года, он сделал это тайно, назвав себя мистером Брауном. Но метрдотель Белого дома Алонзо Филдс заметил «лисий блеск» в глазах Молотова и распознал уловку.

«Рузвельт мне все подписал, — вспоминал Молотов, — и я решил с этими документами снова лететь к Черчиллю. Тут он удивился не на шутку». 

Поставленный перед свершившимся фактом, британский премьер вынужден был подписать соглашение об открытии второго фронта в 1942 году! Многотрудная и рискованная операция завершилась блестящим дипломатическим успехом!

Такова молотовская версия, которая, увы, не выдерживает даже самого поверхностного критического рассмотрения. Прежде всего поражает несоответствие целей и средств: сверхсекретность, вовлечение квалифицированнейших специалистов в подготовку операции, исполненный величайших опасностей перелет второго лица в государстве над вражеской территорией и над Атлантическим океаном, что и в мирное-то время считалось достаточно рискованным предприятием, — и все это ради того, чтобы заполучить «бумажку», в действенность которой не верил ни один из тех, кто ее подписал.

Еще большее недоумение возникает при анализе тех немногочисленных, опубликованных в нашей печати документов, которые связаны с молотовским перелетом. Здесь речь пойдет прежде всего о «Переписке Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 г.», впервые опубликованной в 1957 году. Из этой переписки видно, что начало ей положили два послания Черчилля И. В. Сталину, от 8 и 10 июля 1941 года. И в первом же ответном послании 18 июля советский лидер недвусмысленно поставил перед британским премьером вопрос о быстрейшем открытии второго фронта в Северной Франции и в Арктике. В ответ на одно это послание Черчилль написал в июле и августе 1941 года шесть писем, в которых доказывал, что немедленное открытие второго фронта невозможно. 

На эти шесть обращений Сталин 3 сентября ответил вторым посланием, в котором в беспрецедентно резкой для дипломатических документов форме требовал открытия второго фронта. «Немцы, — писал Сталин Черчиллю, — считают опасность на Западе блефом и безнаказанно перебрасывают с Запада все свои силы на Восток, будучи убеждены, что никакого второго фронта на Западе нет и не будет... Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30-40 немецких дивизий... Я понимаю, что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, как бы она ни была нежелательной».

Десять дней спустя Сталин смягчил свои требования и даже выразил готовность до 8 ноября 1941 года, когда Сталин прямо заявил премьеру о недоверии во взаимоотношениях между СССР и Великобританией, причину которых он видел в двух обстоятельствах: «Первое — не существует определенной договоренности между нашими странами о целях войны и о планах организации дела мира после войны; и второе — не существует договора между СССР и Великобританией о военной взаимопомощи в Европе против Гитлера».

Нарком иностранных дел СССР Молотов, посол СССР в Великобритании Майский, британский премьер-министр Черчилль, министр иностранных дел Австралии Эватт, британский министр иностранных дел Иден и министр иностранных дел и постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании Кадоган во время визита Молотова в Великобританию для подписания двадцатилетнего пакта о взаимопомощи. Сад лондонской резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10. 1942 г.

Обойти молчанием такое заявление было невозможно, и уже 22 ноября Черчилль известил Сталина о том, что комиссия экспертов во главе с Иденом готова выехать в Москву для разработки документов, на отсутствие которых сетовал Сталин. После этого обмен посланиями сводился к обоюдным поздравлениям и обсуждению частных вопросов. И вдруг 22 апреля 1942 года в очередном послании премьеру Сталин пишет о том, что есть серьезные расхождения в текстах договоров, присланных Иденом из Лондона, и тех, которые были разработаны им в Москве совместно с советскими экспертами! «Ввиду того, что это обстоятельство ведет к новым разногласиям, которые трудно исчерпать в порядке переписки, — писал советский лидер, — Советское Правительство решило, несмотря на все трудности, направить в Лондон В. М. Молотова для исчерпания путем личных переговоров всех вопросов, тормозящих подписание договоров. Это тем более необходимо, что вопрос о создании второго фронта в Европе, поставленный в последнем послании Президента США г. Рузвельта на мое имя с приглашением В. М. Молотова в Вашингтон для обсуждения этого вопроса, требует предварительного обмена мнений между представителями наших правительств.» Но весь парадокс в том, что в «последнем послании Президента США Сталину — оно было получено 12 апреля 1942 года — нет ни слова о втором фронте.

В отличие от переписки с Черчиллем переписка советского руководителя с американским президентом началась по инициативе Сталина, направившего свое первое послание Рузвельту 8 августа 1941 года. Поскольку в отличие от Англии США не вели еще войны с Германией, предметом переписки были главным образом вопросы американских поставок в СССР, а о втором фронте даже не упоминалось. Но в первой половине декабря 1941 года произошли критические для Соединенных Штатов события: 7 декабря, напав на Перл-Харбор, японцы начали войну против Америки на Тихом океане, через четыре дня ей объявил войну Гитлер, а уже 16 декабря Сталин получил от Рузвельта странное послание.

Иосиф Сталин

«Я очень хотел бы встретиться и переговорить с Вами лично, — писал президент, — но так как это в настоящее время невозможно, то я предпринимаю три предварительных шага...» И далее он весьма туманно писал о необходимости проведения в Чунцине конференции представителей Китая, СССР, США, Англии и Голландии, а также о необходимости встреч Сталина и Рузвельта с послами стран-союзниц. Все это было так таинственно и темно, что Сталин ничего не смог понять. «Я считал бы желательным получить от Вас необходимые разъяснения, дабы обеспечить «желательные результаты от участия представителей СССР в этих конференциях», —  писал он Рузвельту 17 декабря. Но в последующих посланиях Рузвельт не дал Сталину никаких разъяснений по поводу своих таинственных предложений. Лишь 12 апреля 1942 года он вновь вернулся к теме, затронутой им самим четыре месяца назад. Но сделал это в словах и выражениях весьма и весьма туманных.

«Я считаю крайне важным, с военной и других точек зрения, иметь что-то максимально приближающееся к обмену мнениями. Я имею в виду весьма важное предложение, связанное с использованием наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить критическое положение на Вашем западном фронте. Этой цели я придаю огромное значение. Поэтому я хотел бы, чтобы Вы обдумали вопрос о возможности направить в ближайшее время в Вашингтон г-на Молотова и доверенного генерала. Время имеет большое значение, если мы должны оказать существенную помощь. Мы предоставим в их распоряжение хороший транспортный самолет, и они смогут совершить полет туда и обратно в две недели. Мне нужен Ваш совет, прежде чем мы примем окончательное решение о стратегическом направлении нашей совместной военной акции. Я послал Гопкинса в Лондон в связи с этим предложением.»

Как видим, в этом тексте вообще отсутствует упоминание о втором фронте. Но мысли о нем настолько владели тогда Сталиным, что туманные рузвельтовские выражения: «важное военное предложение», «наша совместная военная акция» он воспринял как обозначение страстно желаемого им второго фронта. И в ответном послании от 20 апреля Сталин выразил согласие на организацию встречи Рузвельта с Молотовым, для обмена, как он писал, мнений по вопросу открытия второго фронта в Европе. «В.М. Молотов, — продолжал он, может приехать в Вашингтон не позже 10-15 мая с соответствующим военным представителем. Само собой понятно, что Молотов побудет также в Лондоне для обмена мнений с Английским Правительством». В таком же духе они писал и Черчиллю в послании от 22 апреля. И лишь на следующий день Сталин узнал, что в президентском послании речь шла не о втором фронте, а о другой, столь секретной опасной операции, что Рузвельт не осмелился доверить ее бумаге.

В 1957 году Комиссия по изданию дипломатических документов при МИД СССР не обнаружила в советских архивах нескольких посланий Рузвельта Сталину, упоминаемых в трудах зарубежных историков. В их числе было и послание от 23 апреля, содержание которого посол США в СССР Стэндли передал Сталину «в устной форме». О том, что сверхсекретная устная информация была благосклонно воспринята адресатом, можно судить по тому, что в следующем послании ст 4 мая 1942 года Рузвельт сообщал: «Я слышал о сердечном приеме, оказанном Вами адмиралу Стзндли, и хочу выразить сердечную признательность. Я ожидаю встречи с Молотовым...»

Нет и не может быть никакого сомнения: Молотов был посвящен в великую тайну.
И если тридцать и даже сорок лет спустя он не только не осмелился ее раскрыть, но даже делал неуклюжие попытки убедить слушателей в том, что летал через океан за пустой бумажкой, то это может иметь только одно объяснение: договоренности, достигнутые в Вашингтоне в мае-июне 1942 года, продолжали действовать и в 70-х, и в 80-х годах. И Молотов, как человек партийного долга, не колеблясь шел на заведомую неправду, лишь бы отвести взгляды любопытствующих современников от вверенной ему тайны...

Впервые об этой тайне я услышал от одного инженера в 1984 году. По его мнению, весна 1942 года стала критическим моментом в истории мирового сионизма, который до этой поры возлагал свои главные надежды на сговор с Гитлером. В обмен на выгодные финансовые сделки и ценную разведывательную информацию Гитлер будто бы обещал лидерам сионизма отвоевать у англичан Палестину для создания на ее территории еврейского государства. На такой сговор, утверждал мой собеседник, сионистское руководство пошло потому, что европейские евреи не торопились ехать на землю предков, где коренное арабское население ждало их отнюдь не с распростертыми объятиями. Политика Гитлера была на руку сионистам. Начав с изгнания евреев из Германии, он после открытия боевых действий стал сгонять евреев в концентрационные лагеря — гетто, чтобы после занятия Палестины форсировано перебросить их на Ближний Восток и в одночасье заселить ими Палестину. Именно Палестина, а не Суэцкий канал и Индия, была, по словам знакомого инженера, главной целью для африканского корпуса Роммеля.

События развивались по этому, удовлетворявшему обе стороны плану до декабря 1941 года, когда после разгрома немцев под Москвой всем дальновидным политикам стало ясно, что Гитлер не станет вершителем дел в послевоенном мире. Поняли это и лидеры сионизма, решившие загодя сменить сплоховавшего покровителя и переметнуться на сторону будущих победителей — США, Англии и СССР. Лидерам первых двух государств сионисты готовы были предложить благожелательность массовых средств информации, большинство на выборах и ценную разведывательную информацию, а советскому руководству сверх того предлагалась поддержка в получении американского снаряжения, продовольствия и технической помощи по ленд-лизу. В обмен на все это сионисты желали получить обязательство создать в Палестине еврейское государство.

Получив переданное через Рузвельта предложение, утверждал автор гипотезы, Сталин дал согласие на союз с сионистами, а взбешенный их неверностью Гитлер якрбы приказал приступить к «окончательному решению еврейского вопроса», то есть к уничтожению евреев в лагерях смерти...

Признаюсь, эта гипотеза поначалу показалась мне малоубедительной: слишком уж она противоречила всему тому, что я знал о событиях второй мировой войны. Но три более внимательном изучении проблемы стали постепенно выявляться факты, которые заставили меня с большим доверием отнестись к упомянутым соображениям.

ФАКТЫ, КОТОРЫЕ ПРОТИВОРЕЧАТ МИФАМ

К таким мифам относится в первую очередь всеобщая убежденность в том, что Гитлер был таким ярым ненавистником евреев, что ни с каких договоренностях, а тем более компромиссах между ними не могло быть и речи. Чтобы не ходить далеко за примерами, достаточно процитировать редакционный врез к статье «Хрустальная ночь», опубликованной в еженедельнике "За рубежом». (№ 24. 1988, с. 16): 

«В 1933 году на территории Германии проживало примерно 500 тысяч евреев, через двенадцать лет их оставалось 1400 человек (тех, кто уцелел в подполье). Некоторым, имевшим средства и связи, удалось эмигрировать, большинство же было уничтожено в газовых камерах гитлеровских концлагерей».

Удивительно ли, что после прочтения такого вреза у каждого неискушенного читателя должно сложиться представление, будто стоило только еврею появиться на улице немецкого или оккупированною немцами города, как его тут же пристреливали или отправляли в газовую камеру. Признаюсь, было такое представление о положении евреев в гитлеровской Германии и у меня. Вот почему ошеломляющее впечатление произвели на меня показания Дитера Вислицени* — сослуживца небезызвестного А. Эйхмана, который курировал «еврейский вопрос» в Главном имперском управлении безопасности (Сб. материалов «Нюрнбергский процесс», т. 2. М, 1951, с. 22-23).

Встреча Вячеслава Молотова и Адольфа Гитлера. Берлин, 13 ноября 1940 года. 

«Можно ли деятельность (немецких властей. — Авт.) в отношении евреев подразделить на определенные периоды?» спросил его американский следователь полковник Брукхарт.

«Да, — ответил Вислицени, — до 1940 года общая директива... была решить еврейский вопрос в Германии и занятых ею областях с помощью планового выселения. Вторая фаза началась с этого времени: концентрация всех евреев в Польше и других занятых Германией восточных областях, и причем в форме гетто. Этот период продолжался приблизительно до начала 1942 года. Третьим периодом было так называемое окончательное решение еврейского вопроса, то есть планомерное уничтожение еврейского народа. Этот период длился до октября 1944 года, пока Гиммлер не отдал приказ прекратить это уничтожение». 

На вопрос Брукхарта, видел ли он сам этот гиммлеровский приказ, Вислицени ответил утвердительно и рассказал, при каких обстоятельствах это произошло. По его словам, он в конце: июля начале августа 1942 года приехал в Берлин к Эйхману, чтобы узнать о судьбе 17 тысяч евреев, отправленных на работы в Польшу из Словакии. Эйхман сказал ему, что большей части этих евреев уже нет в живых, так как они уничтожены по приказу Гиммлера. Усомнившись в том, что такой документ существует, Вислицени просил Эйхмана показать ему приказ.

"Эйхман сказал мне, — говорил Вислицени на процессе, — что он может показать мне этот письменный приказ, если это беспокоит мою совесть. Он достал из своего сейфа маленькую папку, которую он перелистал, и показал мне письмо Гиммлера начальнику полиции безопасности и СД. В этом письме было написано приблизительно следующее: «Фюрер приказал разрешить окончательно еврейский вопрос. Разрешение этого вопроса поручается начальнику безопасности и СД и инспектору по концентрационным лагерям. Это так называемое окончательное решение не распространяется пока на работоспособных евреев мужского и женского) пола, которые должны использоваться для работы в концентрационных лагерях». Этот приказ был подписан самим Гиммлером».

«Когда он был примерно издан?» — спросил Брукхарт. «Этот приказ был издан примерно в апреле 1942 года»... Откровенно говоря, такого поразительного подтверждения мыслей знакомого инженера я не ожидал. Получается, что отношение Гитлера к евреям не сводилось к слепому отторжению от них, а поддавалось в известной степени регулированию: до начала 1940 года — выселение, затем, на начало 1942 года, концентрация в гетто и только потом, в течение: полутора лет до октября 1944-го, лагеря смерти. После этого мне стали понятны некоторые факты, которые до того ставили меня в тупик. Например, случай, отмеченный начальником гитлеровского Генерального штаба Гальдером: во время польской кампании эсэсовцы расстреляли группу евреев, были отданы за это под суд, который приговорил их всех к году тюрьмы. Но прокуратура не утвердила приговор, требуя для них более сурового наказания (Гальдер Ф. Военные дневники, т. 1. М., 1968, с. 111).

Приученные к представлениям о страшных условиях в фашистских концлагерях, мы невольно уподобляем концлагеря для евреев — гетто — Освенциму. Но, оказывается, гетто были лагерями иного типа. По словам того же Вислицени, евреев концентрировали в маленьких городках и сельских общинах (Нюрнбергский процесс, т, 2, с. 29), а гетто для французских евреев было устроено в Олимпийской деревне под Парижем. 

Как свидетельствует А. Рубакин, в мае 1941 года немцы усилили репрессии против евреев: «Их сажали в новые небоскребы в парижском предместье Дранси» (Рубакин А. Н. В водовороте событий, М., 1960, с. 122). Нашлись подтверждения и сговору гитлеровского и сионистского руководств. Сведения о нем содержатся в выступлении профессора Г. Л. Бондаревского на пресс-конференции Антисионистского комитета советской общественности 12 октября 1984 года (см.: Белая книга. М,, 1985, с. 125). Говоря о сионистском альянсе с нацистами в 30-х годах, Бондаревский назвал три главные цели, которые преследовали сионисты. 

Первая — установление контроля над евреями Германии, численность которых достигала 500 тысяч, но сионистов из них поддерживало не белее 3 процентов. «В результате сговора сионистов и нацистов к середине 30-х годов все несионистские еврейские организации были разгромлены. Оставался лишь «Сионистский союз Германии», который был реорганизован в «Имперский союз евреев Германии». Запрещены были все еврейские газеты и журналы, за исключением сионистской «Юдише рундшау». 

«Вторая цель, — продолжал профессор Бондаревский, — это вывоз капиталов крупной еврейской буржуазии Германии и их инвестирование в сионистские предприятия Палестины. В июне 1933 года между англо-палестинским банком, фактически принадлежавшим Еврейскому агентству, и нацистским министерством экономики было заключено секретное соглашение... Выезжающие в Палестину лица вносили деньги на специальный счет в двух германских банках. На эти суммы в Палестину, а затем и в другие страны Ближнего и Среднего Востока экспортировались немецкие товары. Часть вырученных денег вручалась прибывшим в Палестину иммигрантам из Германии, а около 50 процентов присваивали нацисты. За 5 лет с 1933 по 1938 год сионистам удалось перекачать в Палестину свыше 40 миллионов долларов... что составляло тогда около 60 процентов всех инвестиций в Палестину. Так, при содействии нацистской Германии (заработавшей на этой операции около 50 миллионов долларов) закладывался экономический фундамент будущего Израиля». 

Наконец, третья цель, преследуемая сионистами, заключалась в том, чтобы использовать расистскую политику национал-социалистов для широкомасштабной эмиграции евреев из Германии и оккупированных ею стран в Палестину. Для этой цели было заключено несколько секретных соглашений с ведомством Гиммлера. Тогда же между национал-социалистами и сионистами были достигнуты некоторые специфические договоренности, о которых на пресс-конференции сообщил собравшимся С. Л. Зивс. В октябре 1937 года А. Эйхман и Г. Хаген встретились в Палестине с уполномоченным диверсионно-разведывательной организации сионистов «Хагана» Ф. Полкесом, который передал им обещанную ранее разведывательную информацию. «Представитель сионистской организации, добиваясь поддержки нацистами планов создания сионистского государства, — сказал Зивс, — среди прочего обязывался также поставлять им любую информацию о действиях еврейских организаций в различных странах, направленных против национал-социалистов».

Думается, разведывательная информация, поставляемая сионистами Гитлеру, включала в себя сведения не столько о «действиях еврейских организаций, направленных против нацистов», сколько о действиях правительств и ведомств соседних стран. Не случайно при изучении истории предвоенной Европы не устаешь поражаться удивительной осведомленности Гитлера о состоянии дел в сопредельных государствах: во время всякого рода переговоров он как будто заранее знал все, что собиралась сказать и предложить ему противная сторона. О том, что сверхосведомленность Гитлера обращала на себя внимание даже его современников, свидетельствуют распускавшиеся в немецких правительственных кругах слухи о якобы колоссальных достижениях немецкой службы телефонных перехватов. (См.: Гальдер Ф. Военные дневники, т. 1, с. 39 и Безыменский Л. Разгаданные загадки Третьего Рейха, ч. 1. М. 1984, с. 157, 170, 176) 

Конец сионо-нацистскому альянсу был положен в декабре 1941 года, когда Гитлер из положения победителя был переведен в положение лидера, обреченного на поражение. Причины этой драматической перемены обстоятельно проанализировал немецкий историк С. Хаффнер (Хаффнер С. Самоубийство Германской империи. М., 1972, с. 59-60). «После декабря 1941 года, когда контрнаступлением под Москвой русские доказали свою вновь обретенную волю к борьбе, Германия уже не могла выиграть войну, но она могла затянуть ее на годы, пока западные державы не были готовы к вступлению в войну... Пока Германия боролась на Востоке за победу, она была заинтересована по возможности дольше затянуть активизацию военных действий на Западне, а особенно вступление в войну Америки. Но с тех пор, как Германия на Востоке могла бороться лишь за отсрочку поражения, она должна была быть заинтересована по возможности ускорить вступление западных держав в войну... Ведь, лишь активное выступление Англии и Америки на европейском театре военных действий давало Германии шанс заменить поражение на Востоке поражением на Западе или даже вызвать большую войну между Востоком и Западом... в ходе которой выступить на той или иной стороне... и таким образом все же превратить поражение в победу. Это новое положение Гитлер осознал 6 декабря 1941 года, когда русские начали необычайно мощное контрнаступление под Москвой. «Когда началась зимняя катастрофа 1941-1942 гг., — говорится в военном дневнике главного штаба вермахта, — фюреру... стало ясно, что кульминационный пункт пройден и... больше нельзя достичь победы»....

Тогда же это стало ясно и лидерам сионизма, которые поняли: необходимо как можно скорее откреститься от Гитлера, который уже не будет центральной фигурой в послевоенном мире, и сговориться с союзниками. Позиция Рузвельта и Черчилля — давних друзей сионистов не обещала никаких хлопот, и главной фигурой здесь был, похоже, Сталин. Большинства на выборах ему от сионистов не требовалось, но все остальное ему было обещано полной мерой: восхваления и славословия в контролируемой сионистами мировой прессе; поддержка всевозможных сионистских организаций; обильная и важная информация сионистских разведывательных служб и, главное, мощная поддержка оружием, продовольствием, промышленным оборудованием, получаемыми по ленд-лизу за счет американской казны.... 

Многие до сих пор убеждены, что американские военные поставки по ленд-лизу начались едва ли не с лета 1941 года, после посещения Советского Союза личным посланником президента Рузвельта Гарри Гопкинсом. В действительности это не так. Закон о ленд-лизе был принят конгрессом США 11 марта 1941 года. Он позволял американскому правительству передавать взаймы или в аренду другим государствам разные товары и материалы, необходимые для их обороны, если эта оборона является жизненно важной для обороны США. Такими государствами были признаны Англия и страны Британской империи Индия, Австралия и Новая Зеландия, а также Франция, Китай и ряд мелких стран. Что же касается СССР, то его оборона не признавалась важной для обороны США до весны 1942 года. И до этого времени все американские поставки в СССР оплачивались либо валютой, либо встречными поставками золота, драгоценностей и некоторых видов сырья. 

Позднее Рузвельт добился предоставления Советскому правительству беспроцентного займа на общую сумму 1 миллиард долларов. Но вооружение и оборудование, за которые Советский Союз платил валютой и золотом, все равно приходилось выбивать с боем. По свидетельству Л. И. Зорина — одного из организаторов транспортировки американской техники в СССР, «американцы и англичане торговались и спорили по каждому поводу, стремились занизить размеры поставок... Все это продолжалось до тех пор, пока немцы не были разгромлены под Москвой. Только тогда США и Великобритания наконец распространили на Советский Союз действие закона о ленд-лизе» (Зорин Л. И. Особое задание. М., 1987, с. 29, 31). «При мне был подписан договор по ленд-лизу, когда я был в Америке в 1942 году, — сказал Молотов в одной из своих бесед с Чуевым. — При мне» (с. 67). Многозначительное признание, свидетельствующее о том, что за столом переговоров в Вашингтоне собрались деловые люди: плата немедленно по заключении сделки, как говорится, «не отходя от кассы». И плата не скудная. Советский Союз получил поставок на сумму 9,8 миллиарда долларов — более 20 процентов всех американских поставок. Больше получила лишь Англия — 16,09 миллиарда, но ведь Англия и получать оружие и другие товары начала на год раньше. Все же остальные страны получили гораздо меньше: Индия — 22,188 миллиарда долларов, Франция — 1,406 миллиарда, Австралия — 1,382 миллиарда, Китай — 0,631 миллиарда, Новая Зеландия — 0,289 миллиарда. 

Что же поступало в Советский Союз по ленд-лизу? По воспоминаниям людей старшего поколения, это были самолеты, танки, грузовики «студебеккер», «виллисы», свиная тушенка. Работники, участвовавшие в перевозке ленд-лизовских грузов, дополняют этот список алюминием, сталью, порохом, толуолом, толом. Глава американской ленд-лизовской администрации Э. Стеттиниус в книге «Ленд-лиз», изданной в Вашингтоне в 1944 году, еще более расширяет спектр поставленных в Советский Союз товаров: оборудование для полевой телефонной связи, колючая проволока, солдатская обувь, медь и медные сплавы, стальной прокат, рельсы, автомобильные моторы, локомотивы, железнодорожная сигнализация, тросы, трубы, химикалии. С весны 1942 года начались обильные поставки продовольствия сначала зерно, мука и сахар, а потом свиная тушенка, яичный и молочный порошок, бульонные кубики, жиры. С этого же времени из США в СССР пошли металлообрабатывающие станки, электропечи, прессовое оборудование, электромоторы, буровая техника, электростанции, энергопоезда.

Особо ценным приобретением было оборудование для шести заводов по производству высокооктанового авиационного бензина, а также шинный завод. Но, так выяснилось, и Стеттиниус привел далеко не полные списки... В 1952 году в США была издана книга «Из дневников майора Джордана». Начав военную службу весной 1942 года в аэропорту в штате Нью-Джерси, этот скромный офицер связи стал вести обстоятельный дневник, записывая в него название, количество и стоимость каждого отправляемого в СССР груза. В 1943 году его назначили на авиабазу в штате Монтана «выправщиком ленд-лиза», и он получил возможность составить более полный список грузов, поставляемых в Советский Союз. Вот эти то записи и стали основой его книги, доказавшей, что значительная доля ленд-лизовских поставок в СССР не имела отношения к обороне, а была призвана усилить мощь СССР после войны. Этот вывод Джордана был впоследствии подтвержден американским правительством, признавшим, что из 9,8 миллиарда долларов ровно половина приходилась на долю «невоенных поставок продовольствия и промышленных материалов и товаров. Джордан пополнил  список Стеттиниуса, упомянув об оборудовании для консервных и моточных заводов, лесопилок и текстильных фабрик, а также о торговых судах, вагонах, ремонтные заводах, гидроэлектрогенераторах и т. д. и т. п. 

В качестве курьеза можно привести опубликованный Джорданом список товаров, которые никак нельзя было подвести под военные поставки: очки на 169.806 долларов, ручные часы на 1.439.222 доллара, 6222 фунта туалетного мыла, губная помада на 400 долларов, 373 галлонов спиртного, рыболовная леска, кинопроекторы, игрушки, музыкальные инструменты и даже курительная трубка для Сталина за 10 долларов. 

Но не эти курьезы стали предметом двух обсуждений в американском конгрессе. Как-то раз Джордан ухитрился проникнуть сквозь советскую охрану в готовый к отлету самолет и вскрыть 18 из 50 опечатанных чемоданов. В них среди прочих документов он обнаружил папки с копиями секретных донесений американских дипломатов в Москве (!) и письмо Гарри Гопкинса А.И. Микояну. «Было чертовски трудно получить все это от Гровса», — писал личный помощник Рузвельта советскому наркому. И неудивительно: генерал Гровс руководил большим коллективом работников, создававших атомную бомбу, а к письму Гопкинса были приложены планы завода для разделения изотопов урана в Ок-Ридже. Донесение изобиловало терминами, о которых Джордан не имел ни малейшего понятия, но которые он на всякий случай переписал в свой дневник: «циклотрон», «протон», «нейтрон», «энергия, высвобождающаяся при расщеплении».... 

В 1944 году обеспокоенный Джордан решил доложить о виденном главному офицеру связи по ленд-лизу при государственном департаменте, но его перехватил один из младших чиновников и майора убрали с авиабазы в Монтане. Однако собранные им материалы красноречиво свидетельствовали об огромном объеме и масштабах пересылаемых в Советский Союз материалов по атомному проекту. В дневнике майора оказались записанными термины и цифры, смысл которых стал известен широкой общественности после того, как в Хиросиме была взорвана первая атомная бомба. 

И действительно, по данным Джордана, в 1942-1944 годах в СССР было отправлено около килограмма металлического урана, 175 тонн графита, торий, нитрат урана, окись урана... Эти сведения заставляют совершенно по новому взглянуть на события весны 1942 года. Похоже, Сталин признал поставки по ленд-лизу, какими бы обильными они ни были, недостаточной платой за предлагаемый ему альянс с сионистами, и лидеры сионизма были вынуждены предложить ему крупнейшее в истории вооружений изобретение — атомную бомбу... На первый взгляд это утверждение противоречит всем нашим привычным взглядам. В самом деле, при чем тут сионисты, когда в распоряжении Сталина была когорта блестящих физиков. Они сделали все быстрее и лучше американцев, как только Сталин приказал им изобрести атомную бомбу. Правда, для отдания такого приказа Сталин должен был заранее знать, что атомная бомба возможна и что другие державы уже приступили к ее созданию. Но и тут никакого места сионистам не остается: советским физикам принцип действия атомной бомбы был ясен уже накануне войны, а советские разведчики вовремя известили Сталина о начале атомных работ в Германии, Англии и США.

Эту роль разведки в ускорении нашей атомной программы советские физики не отрицают полностью.

— Было что-то, — сказал о разведданных трижды Герой Социалистического Труда, академик А. А. Александров в интервью газете «Известия» 22 июля 1988 года. — Но в общем это играло очень несущественную роль. Ни Курчатов, ни другие участники проекта на чужие идеи не надеялись искали свои... К тому времени, когда открытие нейтрона и деление урана прояснили путь к практическому овладению ядерной энергией, наши исследования в этой области были уже на мировом уровне...

Но что бы ни говорил Александров, история советских атомных работ не может быть полностью объяснена героической деятельностью одних только физиков, инженеров и производственников. Она полна глухих умолчаний, таинственных событий и необъяснимых совпадений, в которых находят свое место и сионистские веяния.

ПОСЫЛКИ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА

Хотя овладение атомной энергией было немыслимым без многолетних исследований атомного ядра, ведшихся с начала XX века, создание собственно ядерной бомбы и ядерного реактора стало на повестку дня лишь после того, как немецкие физики О. Ган и Ф. Штрассманн в декабре 1938 года расщепили ядро урана-235 с помощью нейтрона. Это открытие породило исследовательский бум. 15 января 1939 года О. Фриш в Дании, а 24 января Дж. Даннинг с сотрудниками в США экспериментально установили, что при делении ядер урана-235 нейтронами выделяется огромное количество энергии. 24 февраля 1939 года, выступая в Колумбийском университете в Нью-Йорке, выдающийся итальянский физик Э. Ферми впервые произнес слова «цепная реакция» применительно к делению урановых ядер и указал: чтобы она была возможной, необходимо испускание больше одного нейтрона на каждое деление. 3 марта Л. Сциллард и У. Зинн провели в Колумбийском университете опыты и установили: каждое разделившееся урановое ядро испускает от двух до четырех новых нейтронов! Цепная реакция возможна: «В ту ночь у меня почти не оставалось сомнений, что мир ждет беда», — вспоминал впоследствии Л. Сциллард.

Таким образом, принципиальная возможность создания атомной бомбы твердо прояснилась к весне 1939 года. И на этом этапе советские физики действительно шли вровень с американскими. В 1932 году А. Ф. Иоффе создал лабораторию по атомному ядру в возглавляемом им Ленинградском физико-техническом институте. При лаборатории действовал еженедельный семинар, в работе которого участвовали исследователи из Москвы, Ленинграда, Харькова, Томска.

Открытие Гана и Штрасманна было по достоинству оценено в СССР. Так, в 1939 году А. И. Лейпунский, подобно Ферми, предсказал возможность ядерной цепной реакции, а Г. Н. Флеров совместно с Л. И. Русиновым, подобно Сцилларду и Зинину, доказали, что на каждый акт давления уранового ядра приходится больше двух новых нейтронов. В 1940 году два харьковских физика, В. Шпинель и В. Маслов, подали в отдел изобретений Наркомата обороны СССР заявку на атомный боеприпас, взрыв которого «основан на использовании цепной реакции распада ядер изотопа урана-235 при сверхкритической массе последнего». В этом же году Ю. Харитон и Я. Зельдович не только обосновали принцип осуществления ядерного оружия, но и оценили критическую массу урана-235 величиной порядка 10 килограммов...

Не нужно особой проницательности, чтобы понять: от теоретической возможности до практического осуществления атомной бомбы лежит дистанция поистине громадного размера. До этого в истории техники еще не было случая, чтобы для изготовления опытного образца требовалось сначала создать новую отрасль промышленности с невиданными доселе сооружениями, процессами и технологиями. Предприятия такого масштаба, выходящие далеко за рамки чисто научных проблем, требуют непременного участия государственной власти. И следующим этапом ядерных разработок стали попытки убедить высших руководителей с должной серьезностью отнестись к созданию ядерного оружия.

В США раньше начала действовать в этом направлении пятерка физиков эмигрантов — Сциллард, Теллер, Вигнер, Вайскопф и Ферми. Сначала они пытались уговорить А. Эйнштейна добиться аудиенции у Рузвельта, но тот отказался. Тогда 2 августа 1939 года Теллер и Сциллард уговорили Эйнштейна подписать подготовленное ими письмо Рузвельту. В нем указывалось на возможность создания с атомной бомбы, разъяснялась опасность ее в руках Гитлера и предлагалось оказать финансовую поддержку экспериментальным, работам, необходимым для перевода программы на практические рельсы.

Передать это письмо президенту взялся Александр Сакс. Этот загадочный экономист, личный друг и неофициальный советник президента, 11 октября 1939 года убедил Рузвельта в необходимости оказать поддержку атомным исследованиям, и 1 ноября в США был учрежден Консультативный совет по урану.

В задачи этой по необходимости краткой статьи не входит сколько-нибудь подробное изложение истории ядерных разработок в США. Укажем лишь, что очередной более чем трехлетний этап американских ядерных изысканий завершился 7 июня 1942 года, когда руководитель Национального комитета по оборонным исследованиям В. Буш доложил Рузвельту: ядерная бомба может быть осуществлена практически! 18 июня был образован так называемый Манхэттенский инженерный округ, а 17 сентября во главе его поставили генерала Л. Гровса, Этим решением было положено начало созданию американской атомной промышленности, которая через два с половиной года начала поставлять ядерное горючее в количествах, достаточных для снаряжения атомных бомб.

В историки советских атомных разработок подобный трехлетний период, в ходе которого теоретически возможная идея, постепенно облекаясь в плоть и кровь, превращается в практически выполнимую техническую задачу, полностью отсутствует. Специалисты, понимающие в ядерной физике, рассеялись кто куда: одни призваны в армию, другие работают в оборонной промышленности, третьи занялись вообще далекими от физики проблемами. А сам главный ядерщик страны И. В. Курчатов мечется то флотам, размагничивая военные корабли. Один только Н. Г. Флеров на протяжении всего 1941 года не устает бомбардировать правительство письмами и телеграммами, доказывая, что нужно срочно разворачивать работы по ядерному оружию, так как, судья по многим признакам, другие державы уже начали это делать.

Первыми подтвердили догадки Флерова советские разведчики. В 1941 году Радо из Швейцарии сообщил о начале немецких работ по урану. 5 ноября поступила шифровка из Лондона с подробным отчетом об атомных разработках в Англии. 22 февраля 1942 годе старшина М. А. Репин во время диверсионной операции под Таганрогом обнаружил у убитого немецкого офицера инженерных войск толстую общую тетрадь, испещренную графиками и формулами. Командир Репина известный чекист И. Г. Старинов передал эту тетрадь представителю уполномоченного ГКО по науке С. А. Балезину, от которого она попала к самому уполномоченному С. В. Кафтанову. «Балезин и Кафтанов, — вспоминает Старинов, — предположили, что убитый на Кривой Косе фашистский офицер прибыл в южные районы нашей страны не случайно, а для поисков урана» (Стеринов И. Пройди незримым. М., 1988, с. 129). И тут уполномоченный ГКО по науке получает второе письмо на имя Сталина от неугомонного Флерова. В письме, отправленном из действующей армии в апреле 1942 года, Флеров, в частности, писал: "Это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду, когда удастся решить задачу в Германии, Англии или США. Результаты будут настолько огромны, что будет не до того, кто виноват в том, что у нас в Союзе забросили эту работу...»

Флеров очень удачно выбрал время для отправки своего последнего послания Сталину. Ведь апрель 1942 года оказался урожайным на события, имеющие между собой таинственную связь. В апреле 1942 года, как мы помним, Гиммлер подписал приказ об уничтожении евреев на оккупированных территориях (на самом деле такого приказа не существовало — прим. ред.). В этом же апреле Рузвельт прислал Сталину письмо, в котором сообщалось о поступившем ему откуда-то очень важном предложении, «связанном с использованием наших Вооруженных сил», а на следующий день посол Стэндли нашептал советскому руководителю что-то такое, что историки до сих пор не решаются предать гласности. В том же апреле 1942 года в советских газетах были опубликованы сообщения о зверствах немцев в отношении еврейского населения на оккупированных территориях СССР и объявлено о создании в числе других пяти комитетов Антифашистского еврейского комитета во главе с народным артистом СССР Соломоном Михоэлсом.

Соломон Михоэлс (справа), Альберт Эйнштейн и Исаак (Ицик) Ферер в США. 1943 г. Официальная цель поездки Михоэлса и Фефера в США - сбор средств от еврейских олигархов для оборонной промышленности СССР. Реальная задача состояла в том, чтобы договориться с представителями Международного еврейского конгресса о сделке со Сталиным. Перед поездкой оба встречались с Лаврентием Берией.
Читать полностью: https://news.zerkalo.io/cellar/7181.html?c

Не потому ли, что письмо Флерова попало в таинственный ряд апрельских событий 1942 года, оно не было на этот раз положено под сукно, а побудило академика А. Ф. Иоффе и С. В. Кафтанова войти в ГКО с предложением о создании научного центра по проблеме ядерного оружия?

Так или иначе, главный ядерщик И. В. Курчатов был возвращен в физико-технический институт, эвакуированный в Казань, а в сентябре 1942 года — одновременно с Гровсом — утвержден научным руководителем работ по атомному оружию. Приехав из Москвы после утверждения в должности, он сказал Александрову: 

«Будем продолжать работать по ядерной физике. Есть сведения, что американцы и немцы делают атомное оружие... Сказано, чтобы не стесняться, делать любые заказы и немедленно начинать действовать».

И работа закипела. В 1943 году в Москве была создана Лаборатория № 2 АН СССР, куда Курчатов сразу же вызвал Ю. Харитона, Н. Флерова, Я. Зельдовича, И. Кикоина. Вскоре после взрыва американских атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, постановлением ГКО от 20 августа 1945 года также был создан Специальный комитет во главе с Лаврентием Берия для «руководства всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана», включая производство атомной бомбы, и организовано Первое Главное управление во главе с Л. Б. Ванниковым, впоследствии преобразованное в Министерство среднего машиностроения. В первой половине 1945 года в Лаборатории № 2 разработали программу научно-исследовательских работ по ядерной проблеме, и к 1946 году Харитон подготовил тактико-техническое задание на атомную бомбу. Для выполнения этого задания тогда же создается КБ-11 — центр по созданию отечественного ядерного оружия во глазе с П. М. Зерновым. Советская атомная бомба получила название РДС-1. В начале 1948 года Совет Министров СССР обязал руководство не позднее 1 декабря 1949 года представить на испытания первые образцы атомных бомб. Первая советская атомная бомба была испытана раньше этого срока — 29 августа 1949 года.

Такова официальная версия, согласно которой советские физики самостоятельно решили все проблемы и преодолели все трудности на пути создания ядерного оружия. Но в последнее время эта версия подвергается критике со стороны деятелей советской разведки. Здесь прежде всего обращает на себя внимание публикация полковника в отставке А. С. Феклисова («Военно-исторический журнал», № 12, 1990, и № 1, 1991), в годы войны работавшего с известным немецким физиком-эмигрантом Клаусом Фуксом. Этот высокоинформированный ученый снабжал советскую разведку ценнейшей информацией по английским и американским ядерным исследованиям с осени 1941 (именно от него исходили сведения, сообщенные в шифровке от 5 ноября 1941 года) по май 1949 года.

Выданный агентом «Раймондом», Клаус Фукс был осужден на 14 лет тюрьмы, но после 9,5 года заключения был досрочно освобожден в 1959 году и поселился в ГДР, где продолжал свою научную деятельность.

«После успешного испытания первой советской атомной бомбы, — пишет Феклисов, — нашим ведущим ученым были присвоены звания Героев Социалистического Труда и лауреатов Сталинской премии, были вручены высокие советские ордена. Орденами были отмечены и некоторые сотрудники разведки. К сожалению, Клаус Фукс получил 14 лет тюремного заключения, едва спасся от смертной казни — и ничего более». На предложение Феклисова наградить немецкого ученого советским орденом или избрать его иностранным членом Академии наук СССР последовал отказ. Тогдашний президент АН М. В. Келдыш мотивировал этот отказ так: «Это делать нецелесообразно, так как бросит тень на заслуги советских ученых в создании ядерного оружия».

Но получилось так, что еще большую тень на заслуги советских физиков бросила публикация некоторых материалов из архивов КГБ. Недавно в еженедельнике «Союз» (№ 21, 22, 23, 1991) журналист Владимир Чиков опубликовал выдержки из собственноручных записок И. В. Курчатова, составленных им при чтении американских отчетов, добытых разведкой. Эти записки свидетельствуют о том, что наш ядерщик № 1 не всегда мог понять то, что писали его американские коллеги, и требовал, чтобы разведка доставила ему недостающие пояснительные материалы. Он обращался в разведывательный отдел НКГБ как в научный архив собственного предприятия. Так, в «Заключении по «Обзорной работе» от 6 марта 1945 года он писал: 

«Так как возможность осуществления системы с обычной водой и металлическим ураном крайне облегчает решение задачи создания котла и получения тем самым плутония, для нас было бы исключительно важно иметь белее подробную информацию по этой системе».

Или:
«Было бы очень важно получить более подробные данные по этому вопросу и узнать также о постановке опытов, в которых было определено 3 нейтрона на каждое расщепление тепловым нейтроном атома плутония».

Или:
«Было бы очень полезно получить сведения о постановке этих исследований в лаборатории V и их результатах» и т. д.

Игорь Курчатов

Складывается впечатление, что эти фразы принадлежат министру, дающему задания своим референтам, требующему выяснить те или иные вопросы на предприятиях вверенной ему отрасли. А ведь речь идет о получении сведений из сверхсекретных отчетов иностранного государства, и обращается Курчатов не к референтам, а к разведчикам, работающим в условиях постоянной опасности и риска. И тем не менее требуемая документация через некоторое время доставлялась в Москву. И когда Курчатов уезжал по делам в Челябинск, за ним в специальном вагоне с броневым сейфом под усиленной охраной работников НКГБ везли сотни американских чертежей и отчетов, связанных с работами по атомному проекту.

Будучи не в силах ознакомиться и изучить всю эту массу материалов, доставленных ему из США, Курчатов на свой страх и риск стал давать их на просмотр своим ближайшим сотрудникам Абраму Алиханову, Исааку Кикоину и Юлию Харитону. Неудивительно, что они, как и он сам, пользовались среди своих коллег репутацией чрезвычайно одаренных и проницательных специалистов, могущих найти правильное решение любой возникшей проблемы.

Завершая публикацию Владимира Чикова в «Союзе», Николай Александров в редакционном послесловии приходит к выводу: «Не существовало «русской» атомной бомбы. Была лишь «американская», умело раскрытая советскими разведчиками». Другими словами, он предлагает версию «великих физиков» заменить версией «великих разведчиков» и на место известных всему миру трижды Героев Социалистического Труда И. Курчатова, Я. Зельдовича, Ю. Харитона, К. Щелкина и других поставить неведомых миру разведчиков, из которых в «Союзе» названы пока лишь несколько — С. Квасников, А. Яцков и супруги М. и Л. Коэн (Коган).

Конечно, заслуги разведчиков должны быть признаны, но нельзя не видеть: замена «великих физиков» «великими разведчиками» не что иное, как попытка увести внимание общественности от истины, хотя и в другую сторону. А истина состоит в том, что в данном случае главными действующими лицами были не получатели сверхсекретной информации (советские физики) и не ее пересыльщики (советские разведчики), а поставщики! Поставщики, настолько сведущие в делах американского атомного проекта, что они могли по требованию Курчатова выслать отчет по любому интересующему или затруднительному для советских физиков вопросу.

КТО ЖЕ МОГ БЫТЬ ПОСТАВЩИКОМ?

На этот счет наши средства массовой информации куда как скупы. Например, «Союз», повествуя о подвигах советской разведчицы Л. Коэн, указывает, что она была связником с очень ценным агентом «Персеем», работавшим непосредственно в Лос-Аламосе центре, где создавалась американская атомная бомба! Директором этого центра был сочувствующий сионизму Р. Оппенгеймер, назначение которого на этот пост было связано с рядом труднообъяснимых таинственных обстоятельств. Осенью 1942 года генерал Гровс — тот самый, у которого Гопкинс выбил план Ок-Риджского завода по разделению изотопов урана для пересылки Микояну, задумался, кого назначить директором организации, ответственной за конструирование собственно атомной бомбы. Выяснилось, что все наиболее подходящие специалисты уже заняты в работах, где заменить их было некем. Свободным от серьезных дел был лишь Оппенгеймер, еще в июне 1942 года предусмотрительно поставленный Комптоном во главе нескольких теоретиков, размышлявших о проблемах создания атомной бомбы в Калифорнийском университете.

Решив посоветоваться о кандидатуре Оппенгеймера с лицами, причастными к атомному проекту, Гровс убедился, что «никто из опрошенных не выражал особого восторга в связи с кандидатурой Оппенгеймера» (Гровс Л. Теперь об этом можно рассказать. М., 1964, с. 71). Кроме того, серьезные возражения против кандидатуры Оппенгеймера выдвинула служба безопасности, тогда еще не подчинявшаяся Гровсу. Казалось бы, всякий ответственный руководитель на месте Гровса должен был отвергнуть кандидатуру отнюдь не первоклассное, специалиста, на которого к тому же есть серьезный компрометирующий материал. Вместо этого Гровс делает труднообъяснимый вывод: «Потенциальная польза назначения Оппенгеймера оправдывает любой риск нарушения секретности» (там же, с. 73). И 20 июля 1943 года направляет начальству письмо: 

«В соответствии с моим устным указанием от 15 июля считаю целесообразным немедленно оформить допуск Джулиуса Роберта Оппенгеймера к секретной работе, независимо от тех сведений, которыми Вы располагаете о нем» (!). 

Итак, в середине 1943 года Оппенгеймер возглавляет Лос-Аламос именно с середины сорок третьего года, по свидетельству П. М. Фитина начальника внешней разведки НКГБ СССР, материалы по атомной бомбе, поступающие из нью-йоркской резидентуры «Антона» Квасникова, стали «значительно интереснее» (см.: «Союз», № 22, 1991, с. 18). 

Роберт Оппенгеймер. 1944 г.

Непредубежденному читателю это совпадение дат может показаться случайным, но за ним стоят некоторые наводящие на раздумья факты. В самом деле, в конце августа 1943 года Оппенгеймер по собственной инициативе встретился с агентом службы безопасности и сообщил ему, что с «некоторых пор Советы пытаются получить информацию о Манхэттенском проекте» и что «с этой целью некий англичанин по фамилии Элтентон, долго живший в СССР, попросил одно лицо быть посредником для установления контакта с некоторыми учеными, работавшими над Манхэттенским проектом» (Рузе М. Оппенгеймер и атомная бомба. М,, 1965, с. 58). Как потом, выяснилось, одним из этих ученых был сам Оппенгеймер, который будто бы ответил искусителю категорическим «нет». Тем не менее в последующей деятельности Оппенгеймера есть факты, заставляющие усомниться в чистосердечности его признаний... «В конце 1943 года Роберт Оппенгеймер, руководитель работ по созданию американской атомной бомбы, высоко ценивший теоретические работы Клауса Фукса, — пишет советский разведчик А. С. Феклисов, — попросил включить его в состав английской научной миссии, направлявшейся в США для оказания помощи...» 

А с середины августа 1944 года Фукс не без помощи Оппенгеймера оказался в Лос-Аламосе, где, как мы знаем, директорствовал Оппенгеймер. «Проникновение в Лос-Аламос, святая святых американских секретных работ периода второй мировой войны, — отмечает Феклисов, — было сокровенной мечтой советской разведки. Теперь заветная цель становилась реальностью» (Военно-исторический журнал, № 12, 1991, с. 25, 26). 

Оппенгеймер был освобожден от обязанностей директора в Лос-Аламосе в октябре 1945 года, Фукс же оставался там до середины июня 1946 года, продолжая передавать в Советский Союз ценнейшую разведывательную информацию: расчеты и чертежи атомной бомбы, сведения о ее взрывных устройствах, описание первого атомного взрыва 16 июня 1945 года, на котором он присутствовал лично, сведения о масштабах производства ядерного топлива в США. Но сколь бы успешно ни работал Клаус Фукс, объем поступавшей в СССР разведывательной информации по атомному проекту исключал возможность передачи ее одним человеком и заставлял подозревать в недрах Манхэттенского инженерного округа наличие многочисленной и разветвленной разведывательной сети. 

Не случайно расследование антиамериканской деятельности Оппенгеймера, начавшееся в 1942 году, растянулось на десять лет и завершилось административным разбирательством перед Комитетом по делам кадров в апреле 1954 года. В выдвинутых против Оппенгеймера обвинениях** обращают на себя внимание следующие пункты: 

«Доктор Оппенгеймер в начале войны поддерживал постоянные взаимоотношения с коммунистами. Он был любовником коммунистки и женился на бывшей коммунистке... Он принимал на работу в Лос-Аламосе коммунистов или бывших коммунистов.... отклонил предложение человека, называвшего себя коммунистом, о передаче научной информации Советскому Союзу... но в течение ряда месяцев не информировал об этом инциденте службу безопасности» (М. Рузе, с. 79). 

Всё это дало право сенатору Макмагону именовать Оппенгеймера «замаскированным агентом Советов».

По свидетельству А. С. Феклисова, с 1943 года вся работа по добыванию атомных секретов сосредоточивается в одних руках: агентура, с которой прежде работала разведка Наркомата обороны СССР (в частности, Клаус Фукс), передается в ведение Наркомата государственной безопасности СССР. В Нью-Йорк едет глубоко законспирированный резидент С. Квасников, имя которого стало известно широкой общественности только в 1991 году, а одновременно с ним в Канаду прибывает новый военный атташе полковник Н. Заботин, который с момента своего прибытия не устает совершать труднообъяснимые поступки...

Началось с того, что в июне 1943 года ему прислали из Москвы в качестве шифровальщика И. Гузенко, в личном деле которого отмечалась такая малопривлекательная черта, как корыстолюбие. Работая в посольстве, Гузенко стал собирать кое-какие секретные материалы. В сентябре 1944 года Центр предложил Заботину отправить Гузенко назад в Москву, но полковник отстоял подчиненного и добился отмены приказа. В августе 1945 года из Москвы пришел категорический приказ отправить Гузенко в Москву, но, поскольку он проходил через руки самого шифровальщика Гузенко, тот поспешил вместе с собранными секретными документами предаться канадским властям...

Это привело к провалу агентуры, наскоро навербованной службой Заботина в Канаде, а сам он по возвращении в Москву был осужден за грубейшие ошибки в работе. И в самом деле: он разрешил Гузенко — шифровальщику! — жить вне территории посольства на частной квартире; предоставил ему доступ к своему сейфу, секретным хранилищам и даже к своему шифру! Ну как тут не заподозрить, что корыстолюбивого Гузенко прямо-таки толкали в объятия канадской полиции? И ясно, для чего это делалось: важно было создать впечатление, что все атомные секреты похитили искусные военные разведчики. В результате сионистская агентура и разведчики Наркомата государственной безопасности оставались в тени: большая часть их агентов так и осталась нераскрытой!

Что касается Оппенгеймера, то его шпионская деятельность не могла остаться тайной для сколько-нибудь непредвзятого человека. Достаточно сказать, что президент Эйзенхауэр, ознакомившись с делом, приказал «возвести глухую стену между Оппенгеймером и государственными секретными сведениями» (М. Рузе, с. 80). Но и только! Американская пресса, контролируемая сионистами, приложила титанические усилия, чтобы выгородить Оппенгеймера. Допрашивавших его специалистов, среди которых был ректор университета, крупный промышленник и профессор химии, в газетах изображали как людей, «ни один из которых не был равен ему по интеллекту», и т. д. За него вступился сам генерал Гровс, сыгравший решающую роль в его назначении на пост директора центра в Лос-Аламосе: «Я не верю, чтобы он мог сознательно совершить какой-нибудь поступок, наносящий ущерб Соединенным Штатам» (Л. Гровс, с. 74). Ему вторит М. Рузе: «От смешных измышлений, будто Оппенгеймер был советским агентом, не осталось в конце концов ничего» (с. 82). И это святая правда! Никогда Оппенгеймер, как и многие другие поставщики атомных секретов, не были советскими агентами. Они работали не на советскую разведку, а выполняли распоряжения сионистского руководства, которое работало тогда рука об руку с НКГБ СССР!

«...НО ОТ МЕНЯ НЕ УКРЫВАЕТСЯ ТРУДНОСТЬ ВОПРОСА»

В официальном издании «Конференции на Мальте и в Ялте в 1945 г.», опубликованном в США в 1955 году, приведен интересный короткий разговор Рузвельта и Сталина перед их встречей с глазу на глаз. Американский президент, как бы задевая тон предстоящей доверительной беседе, игриво сказал, что он — сионист, спросив, не является ли им и маршал Сталин? «В принципе да», ответил советский лидер, но тут же добавил, что от него не укрывается трудность вопроса. И действительно, альянс с сионизмом таил в себе немалые трудности для главы Советского правительства.

Совсем недавно он, лидер коммунистического движения, успешно ликвидировал в стране сионистское подполье, твердо провел в государственной идеологии взгляд на сионизм, как на еврейскую ветвь мирового империализма, и вот теперь все надо было повернуть на сто восемьдесят градусов и объявить о поддержке создания еврейского государства под эгидой сионизма! Здесь нелегко было добиться поддержки даже у ближайших, верных соратников. Недаром Молотов, отвечая на вопрос Ф. Чуева об обстоятельствах создания государства Израиль, сказал:

— Кроме нас, все были против. Кроме меня и Сталина... Насколько можно судить, было принято решение удовлетворить требования сионистов явочным порядком, не объявляя об этом во всеуслышание в пределах Советского Союза. В результате получилось так, что мировое еврейство оказалось лучше информированным о сложившейся ситуации, чем народы СССР. И доктор А. Н. Рубакин, в 1943 году возвращавшийся из Франции в СССР через Северную Африку и Ближний Восток, с недоумением отмечал: «Популярность СССР в Палестине была в то время так велика, что с нами обращались особенно предупредительно. До войны здесь к СССР относились враждебно». Пытаясь как-то объяснить для самого себя эту перемену, Рубакин наивно полагал: все дело в том, что «во время войны население Палестины убедилось, что единственной в мире страной, защищавшей евреев, был Советский Союз». 

В этих же воспоминаниях Рубакин отмечал, что с 1943 года в СССР потянулись «евреи со всех концов света» (Рубакин А. В водовороте событий. М., 1960, с. 257, 241).

Правда, внимательный наблюдатель легко мог тогда обнаружить некоторые, хотя и не афишируемые, но знаменательные внутренние перемены. Так, 6 ноября 1942 года Президиум АН СССР принял постановление, в котором говорилось, что в теории относительности А.Эйнштейна «мы получили... диалектическое учение о пространстве и времени, материи и движении» и что «научно-философское содержание теории относительности представляет собой шаг вперед в деле раскрытия закономерностей природы» (Делокаров К. Философские проблемы теории относительности. М., 1973, с. 202).

Чтобы понять, что значили в те годы эти слова, необходимо вспомнить: в предвоенные годы в научной печати вокруг теории относительности кипела теоретическая дискуссия, в котором многие положения А. Эйнштейна подвергались серьезной критике. Провозгласить, что только теория относительности соответствует единственно правильному учению диалектического материализма, значило в то время наложить запрет на свободу научной мысли, зажать рот критикам Эйнштейна и предоставить его сторонникам монопольное право на владение научной истиной в конечной инстанции.

С тем большим недоумением читаешь воспоминания иных наших физиков-академиков, которые с грустью вспоминают златые дни своего безраздельного господства в науке, когда они по американским отчетам и чертежам делали атомную бомбу. «Наша работа, авторитет Курчатова, — вспоминал трижды Герой Социалистического Труда, академик Я. Б, Зельдович, — оказывали благотворное влияние на общественное положение советской физики в целом», А это высокое положение сводилось к тому, что Курчатов одним словом мог воспрепятствовать публикации любой, неугодной ему научной работы! Тот же Зельдович рассказывает о том, как при нем Курчатову позвонили из Москвы и спросили, можно ли опубликовать в «Правде» статью некоего профессора, опровергающего теорию относительности? «Ни на минуту не задумываясь, — с восторгом вспоминал Зельдович, — Курчатов ответил: «Тогда можете закрывать все наше дело». Статью не напечатали» (АиФ, № 23, 1987).

Какое откровенное признание бездарности и полной зависимости наших ученых от присылаемой из Америки информации по атомной бомбе! Стоило бы Курчатову пропустить критику в адрес известного сиониста А. Эйнштейна и его американские поклонники могли прекратить присылку материалов. А без них: «Можете закрывать все наше дело...».. Дескать, самим нам атомной бомбы не сделать!

Ландау Лев Давидович

Под стать этой когорте атомщиков, ставших дважды и трижды Героями на американских документах, был и главный физик-теоретик Советского Союза Л. Д. Ландау, который за восемь послевоенных лет, с 1946 по 1954 год, стал академиком, трижды лауреатом Сталинской премии и Героем Социалистического Труда. И это после того, как на допросах в 1938-1939 годах он цинично поведал о методах устранения талантливых ученых, применяемых им и его «коллегами». «Участники нашей группы, — рассказывал он сержанту Госбезопасности Г. Ефименко, — душили инициативу тех сотрудников института, которые пытались ставить на практические рельсы технические и оборонные работы... Талантливых советских научных работников, разрабатывающих актуальные для хозяйства и обороны темы, мы травили, как якобы бездарных, неработоспособных работников, создавая им таким образом невозможную обстановку для работы» (Известия ЦК КПСС, № 3 1991, с. 141).

На вопрос следователя, какие именно области научных работ в Харьковском физико-техническом институте подавлялись Ландау и его сообщниками Шубниковым, Вайсбергом, Розенкевичем и Корецом, Ландау ответил, что их усилиями были оторваны от возможностей практического применения разработки лабораторий атомного ядра (!), низких температур, ионных преобразований и фотоэффекта (там же, с. 142). Назвал тогда Ландау и имена затравленных и изгнанных из института специалистов Рябинина, Стрельникова, Желеховского, Помазанова...

Выпущенный 28 апреля 1939 года на поруки академика Капицы по личному приказанию Л, П. Берия (!) Ландау через восемь лет был удостоен высоких званий и наград за ту самую физику атомного ядра и низких температур, развитию которых он так успешно противодействовал в Харькове в 1932-1937 годах. Отсюда видно, что советская физика дорого заплатила за документы по атомной бомбе. Ведь на годы в ней стали доминировать ученые, удостоенные высших постов, почестей и наград не за собственный вклад в науку, а за повторение зарубежных опытов и подавление инакомыслящих коллег. Одного этого достаточно, чтобы привести науку к самой позорной форме гибели — процветанию ненаучного успеха. Но это только присказка...

....СКАЗКА ВПЕРЕДИ

С тех пор, как в 1897 году на Базельском международном сионистском конгрессе была учреждена Всемирная сионистская организация (ВСО), поставившая своей целью создание еврейского государства в Палестине, возникла проблема поиска вооруженной силы, способной изгнать арабов с территорий, на которые претендовали сионисты. После того, как Россия, Германия и Турция, в состав которой входила тогда Палестина, отвергли подобную возможность, взоры сионистов обратились к Англии. И настолько преуспели в оказании давления на лидеров этой страны, что весной 1918 года добились переброски на Ближний Восток для отвоевания Палестины у турок более чем миллионной английской армии, в результате чего английские войска во Франции потерпели одно из тяжелейших поражений в первой мировой войне...

«Благодаря победе в Европе, желанная территория в Палестине была в конце концов получена, писал крупный знаток сионизма английский журналист и историк Д. Рид. Однако одно дело захватить территорию, а другое создать на ней что-либо. На этой земле сначала должна была быть воздвигнута «родина» сионизма, а затем его «государство»... Одна Англия не была, разумеется, в состоянии достигнуть всего этого. Не было прецедента в истории, чтобы арабская территория, завоеванная европейцами, была подарена азиатскому народу. В такую сделку нужно было втянуть несколько наций, много наций, надо было основать «фирму», чтобы придать всему этому вид приличного гешефта, необходима была «лига наций». Пока английские войска захватывали нужную полосу земли, ловкие адвокаты искали пути, чтобы подделать законные акты на землевладение, основать «торговую компанию» и пустить в ход нужное предприятие» ("Спор о Сионе. (2500 лет еврейского вопроса)". Дуглас Рид, 1986, Перевод с английского. Йоганнесбург. с. 204).

Таким «приличным гешефтом» стала система мандатов Лиги Наций, выданных Англии и Франции на бывшие турецкие ближневосточные владения. Считалось, что мандатарии будут управлять этими территориями до тех пор, пока сохраненные под их эгидой эмбрионы национальной власти не окажутся способными сами руководить своими странами. И эта система сработала всюду, кроме Палестины, где англичане под нажимом сионистов взялись учредить еврейский национальный очаг — своего рода еврейскую Мекку с университетом, библиотекой и земледельческими поселениями. Это невинное с виду предприятие не обмануло арабов, ответивших на эти планы непрерывными бунтами и восстаниями. Сионисты в Лондоне начали давить на правительство, чтобы оно усмиряло арабов силой. В Палестину зачастили английские правительственные комиссии, и в 1938 году в рекомендации одной из них было, наконец, произнесено заветное для сионистов слово: «раздел»...

Это было то, ради чего затевалось все предприятие: англичане, наконец, дозрели до усиленно внушаемой им мысли, что Палестину надо разделить и предоставить территорию для еврейского государства. Но тут тогдашний премьер Н. Чемберлен чуть было не спутал сионистам все карты: в начале 1939 года он созвал в Лондоне Палестинскую конференцию, на которой впервые были представлены арабы. Результатом конференции стала знаменитая Белая книга от 1939 года, в которой британское правительство провозгласило решимость «создать в течение десятилетнего срока независимое палестинское государство и закончить управление Палестиной по мандату». Власть в самостоятельной Палестине предполагалось поделить между местными арабами и сионистскими иммигрантами, чтобы гарантировать насущные нужды обеих групп населения. Въезд евреев в страну предполагалось на ближайшие пять лет ограничить 75 тысячами, скупка земли сионистами также ограничивалась.

Но времени для исполнения этой резолюции у Чемберлена не оказалось: ровно через полгода разразилась вторая мировая война, он потерял свой пост, и его место занял У. Черчилль, извлеченный из политического небытия в результате разговора с известным лидером сионизма Хаимом Вейцманом. «После войны мы хотим иметь в Палестине государство с тремя-четырьмя миллионами евреев», — сказал тогда Вейцман. «Да, конечно, я вполне с этим согласен», — поддакнул ему Черчилль. «Как частные, так и официальные заверения» оказать поддержку сионистам дал тогда и президент США Рузвельт. 

Но сионистское руководство понимало, что ни одно британское или американское правительство не пойдет на применение своих вооруженных сил для изгнания арабов из их собственной страны. И в поисках такой силы сионисты обратили свои взоры на Гитлера. Документы и воспоминания о переговорах сионистов с Гитлером не опубликованы, но по событиям первых лет войны можно догадываться о замышляемых планах. В ходе ряда победоносных кампаний оккупировать территории большинства европейских стран и России, сконцентрировать проживающих на этих территориях евреев в гетто, выбить англичан из Палестины, изгнать оттуда арабов, быстро перебросить евреев из гетто на Ближний Восток и создать на захваченных землях еврейское государство. Но для успешного осуществления этих планов Гитлер должен был стать вершителем судеб в послевоенном мире. И такому союзнику был смысл оказывать всемерную поддержку. Битва под Москвой положила конец этим далеко идущим планам. После нее лидеры сионизма поняли, что Гитлер ни в каком случае не будет распорядителем судеб народов и государств. И это поставило их перед необходимостью пересмотреть позиции и переменить ориентацию.

Для этого в мае 1942 года в нью-йоркском отеле «Билтмор» была созвана конференция американских, европейских и палестинских сионистов. Главным документом конференции считается так называемая Билтморская декларация, в которой подтверждалась историческая связь евреев с Палестиной, ставилось на повестку дня создание там еврейского государства, признавалась недействительной английская Белая книга 1939 года и выдвигалось требование об отмене ограничений на въезд евреев в Палестину.

Конечно, ни о каком разрыве с Гитлером и альянсе со Сталиным не говорилось вслух, и до наших дней нигде никогда об этом не произнесено ни слова: искушенные сионистские политики прекрасно понимали, что принятое ими в 1942 году решение обрекает не верную смерть тысячи европейских евреев, скученных в гетто на территории оккупированных немцами стран. После же войны разглашение этой тайны было нежелательно с точки зрения выгоды: государство Израиль хлопотало тогда о том, чтобы заставить ФРГ выплатить миллиардную компенсацию за евреев, якобы уничтоженных фашистами.

Историки утверждают, что нет никаких доказательств и того, что Молотов во время своего визита в Вашингтон каким-то образом контактировал с участниками Билтморской конференции. Возможно, что таких документов вообще никогда не существовало в природе, но намеки на тайные контакты есть. Так, «особый советник президента» Рузвельта Гарри Гопкинс, о котором его собственный биограф писал как о человеке «темного происхождения», в узком кругу намекал, что оказывал Молотову во время его пребывания в Вашингтоне услуги галантного свойства. А уж если такие услуги были возможны, то наладить через Гопкинса контакты с Молотовым сионистским лидерам было проще простого. Но убедительнее всего свидетельствуют о наличии таких контактов послевоенные события в Палестине.

К 1945 году стало ясно, что сионисты не смогут стать большинством в Палестине, пока арабы не будут изгнаны с этой земли силой оружия. Оставался вопрос: кто должен был это сделать?

Черчилль и сменившие его у власти лейбористы отказались от этого, и сионистское руководство выдвинуло лозунг «активной борьбы с британскими властями, как в Палестине, так и в любом другом месте в данном вопросе». Вооруженные формирования сионистов, пестуемые с 20-х годов, начали террористическую деятельность против англичан, что привело к воцарению хаоса и беззакония в Палестине. И когда в 1947 году президент Трумэн потребовал, немедленного въезда в Палестину 100 тысяч евреев, английское правительство объявило, что оно отзовет свои войска и власти из Палестины. Опытнее администраторы и дипломаты поспешили информировать Трумэна, что за эвакуацией англичан из Палестины «последует кровавая война между арабами и евреями», и указали на опасность усиления антиамериканских настроений во всем арабском и магометанском мире.

6 ноября 1947 года В. М. Молотов сделал заявление из которого следовало — у СССР уже есть атомная бомба. Молотов поспешил на двадцать три дня, но такое заявление подтверждает связь между атомной бомбой и голосованием в ООН.

Такова была обстановка, когда 29 ноября 1947 года ООН — преемница Лиги Наций — приступила к рассмотрению палестинского вопроса. На тот момент в ООН состояли 58 стран. Для принятия положительного решения, "За" должны были проголосовать две трети Генеральной ассамблеи ООН. Итогом этого рассмотрения стала рекомендация (а не решение, как часто пишут), принятая большинством в 31 голос против 13 при 10 воздержавшихся: по истечении срока британского мандата над Палестиной 1 августа 1948 года создать «независимые арабское и еврейское государства с особом режимом города Иерусалима».

Ответом на эту «рекомендацию» стал взрыв кровавых волнений в Палестине, достигший апогея в марте 1948 года. Эти события вызвали во всем мире такой резонанс, что 19 марта представитель Трумэна в Совете Безопасности ООН предложил отложить раздел Палестины, установить перемирие между враждующими сторонами и после истечения срока английского мандата установить в стране американскую опеку... 

Сионистские лидеры поняли, если их планы сейчас рухнут, то для возобновления подобной благоприятной обстановки потребуется третья мировая война! «Вопрос стоял: теперь или никогда, — писал Д. Рид, — и сионисты не теряли времени для нанесения решительного удара. Они поставили Объединенные Нации перед свершившимся фактом, разделив страну сами!» 9 апреля 1948 года «активисты» из сионистских террористических организаций вырезали арабскую деревню Дейр-Ясин, умертвив 250 человек, включая женщин и детей. Арабы, знающие Тору, хорошо поняли значение этой террористической акции и к 14 мая в Палестине осталось несколько тысяч арабов, все же остальные, бросив имущество и землю, бежали в соседние страны,..

Dead bodies in the aftermath of the Deir Yassin massacre. 1948.

А накануне этой даты 13 мая 1948 года Хаим Вейцман нанес визит президенту Трумэну. Он напомнил ему, что 15 мая истекает срок британского мандата на Палестину, после чего власть в стране перейдет в руки сионистского временного правительства, которое американскому правительству надлежит незамедлительно признать. И на следующий день Трумэн объявил о том, что США признают еврейское государство Израиль в Палестине — через 11 минут (!) после его провозглашения в Тель-Авиве! Лишь ненамного отстал от американского президента в признании Израиля, созданного, как мы видим, вопреки рекомендации ООН, советский руководитель И. В. Сталин. Третьим был глава Южно-Африканского Союза генерал Сматс...

Поспешное дипломатическое признание созданного на крови Дейр-Ясина еврейского государства было, по-видимому, выполнением обещаний, данных некогда Сталиным сионистам. И оно, конечно, не было единственным. Так, Сталин принял участие в выполнении плана, затеянного сионистами с Гитлером. Ведь большая часть гетто, созданных фашистами на оккупированных территориях Восточной Европы, оказалась под советским контролем, и логично предположить, что сионисты предприняли попытку использовать обитателей этих гетто в своих притязаниях на Палестину.

И действительно, сразу по окончании войны в рамках ООН была создана УНРРА — Администрация объединенных наций по вопросам помощи и размещения (UNRRA — United Nations Relief and Rehabilitation Administration), которая по идее должна была заботиться о самых несчастных жертвах войны, так называемых перемещенных лицах. Но что оказалось на деле?

«УНРРА, стоившая американским и британским налогоплательщикам кучу денег, — писал Д. Рид в своем капитальном труде (с. 359), — использовалась в качестве ширмы для контрабандной переброски... евреев с Востока в Палестину. Эта публика не имела ни малейшего отношения к «перемещенным лицам», их родные места были «освобождены» от немцев Красной Армией, и они имели полную возможность продолжать там жить, будучи защищенными особыми законами против «антисемитизма», навязанными всем этим советизированным странам их новыми московскими хозяевами. Их никто не «изгонял из Германии», которой они никогда в жизни не видели. Это снова были те же восточные евреи»...

Факт переброски евреев через американские зоны оккупации в Германии и Австрии в 1946 году был подтвержден двумя авторитетными комиссиями — английской и американской. В годы, когда между недавними союзниками уже возникли резкие разногласия, все три правительства, в Вашингтоне, Лондоне и Москве, по словам Д. Рида, «действовали в одной только данной области в полном согласии... в одном лишь этом случае «железный занавес» вдруг поднялся, выпустив громадное количество людей, вполне достаточное для обеспечения немедленной войны и постоянного очага беспорядков на Ближнем Востоке» (с. 360). И далее: «Революция (то есть установление социализма в странах Восточной Европы. — прим. Авт.) позволила евреям «стать большинством в Палестине»... иного пути к изменению положения в Палестине не существовало, поскольку нигде на Западе невозможно было найти достаточно евреев для переселения в нее» (с. 375).

Не менее важным, чем переброска в Палестину сотен тысяч евреев, был и вопрос об их вооружении. И здесь сионистам помог Сталин. 5 августа 1948 года в газете «Нью-Йорк Геральд Трибюн» было опубликовано любопытное сообщение из Израиля: 

«Престиж Советской России стоит во всех политических фракциях необычайно высоко. Благодаря своей неизменной поддержке Израиля в ООН (выделено мной —  Авт.) Советский Союз создал себе верных сторонников среди левых, умеренных и правых элементов. Еще большее значение для нового государства, борющегося за свое существование, имел тот малоизвестный факт, что Россия открыла свои склады вооружения Израилю. Самые существенные и, вероятно, самые большие массовые закупки вооружения евреи смогли сделать у советского сателлита — Чехословакии.

Поставки чехословацкого вооружения, прибывшие в Израиль в критический период войны, сыграли решающую роль... На параде еврейских частей по улице Алленби в Тель-Авиве на прошлой неделе на плечах израильской пехоты красовались новенькие чехословацкие винтовки».

Тем временем в Советском Союзе толпы евреев приветствовали у московской синагоги первого израильского посла в СССР Голду Меир (Мабович). По ее заданию составлялись списки советских евреев-специалистов, которые требовались для строительства государства Израиль, На приемах в Кремле она вела долгие задушевные беседы на идиш с Полиной Семеновной Жемчужиной-Карп — женой Вячеслава Михайловича Молотова. Но грозные признаки похолодания советско-израильских отношений были уже, как говорится, «при дверех»...

В сентябре 1948 года были арестованы некоторые члены Еврейского антифашистского комитета, а в ноябре он был распущен. Примерно тогда же Сталин, встретив в ЦК партии Молотова, сказал: «Тебе надо разойтись с женой». Когда Жемчужина узнала об этом разговоре, она сказала мужу: «Если это нужно для партии, значит, мы разойдемся».

«В конце 1948-го мы разошлись, — говорил Молотов Чуеву, — А в 1949-м, в феврале, ее арестовали. В чем ее обвиняли? В связях с сионистской организацией, с послом Израиля Голдой Меир. Хотели Крым сделать Еврейской автономной областью... Были у нее хорошие отношения с Михоэлсом... Конечно, ей надо было быть более разборчивой в знакомствах».

Одновременно с Жемчужиной были арестованы почти все члены Еврейского антифашистского комитета, потом Молотов был снят с поста министра иностранных дел, потом началось так называемое «гонение на евреев», потом — дело еврейских врачей, после которого поползли слухи о готовящейся депортации евреев в Сибирь...

До сих пор не дано никакого разумного объяснения этой внезапной перемены отношения Сталина к союзникам-сионистам. Правда, объясняли это и возросшей в старости подозрительностью Сталина, и его антиеврейскими настроениями, Но все это не выдерживает серьезной критики. Недостатком подозрительности он никогда не страдал, а «антиеврейские настроения» не мешали ему, когда было выгодно, заключать с евреями любые союзы. Не приходится сомневаться, что и резкий разрыв с ними был тоже вызван достаточно серьезными политическими соображениями. И если такой разрыв произошел, значит, что-то резко изменилось в раскладе мировых политических сил в 1948-1949 годах...

Вероятнее всего, таким событием стала Палестинская война между Израилем и арабскими государствами Египтом, Иорданией, Ираком, Сирией, Саудовской Аравией и Йеменом. В ходе этой войны вооруженным формированиям сионистов пришлось столкнуться с вооруженными силами арабских государств, решивших ввести свои воинские части на территории, отведенные резолюцией ООН для арабского государства в Палестине. И не исключено, что именно в это время руководители сионизма потребовали от Сталина то, что некогда обещал им Гитлер: предоставить вооруженные силы для защиты еврейских интересов на Ближнем Востоке...

Что бы сейчас ни говорили и ни писали о Сталине, отказать ему в политическом чутье и дальновидности невозможно. Не приходится сомневаться: он заранее подумал о том, что рано или поздно сионисты в качестве платы за свои услуги потребуют от него русскую вооруженную силу. И, по всей вероятности, счел достаточной платой за ленд-лиз и атомную бомбу свое согласие на переброску евреев из Восточной Европы и СССР в Палестину, их вооружение и немедленное признание государства Израиль. Требование же о присылке русских солдат для защиты еврейских интересов, ввергающее Россию в роковое столкновение с арабским и мусульманским миром, он, видимо, считал тем предлогом, которого решил ни в коем случае не переступать. А на возможные попытки оказать на него давление весьма недвусмысленно показал сионистам, что заложниками их непомерных притязаний могут оказаться советские евреи...

* * *

Вопросы, для решения которых Молотов летал в США в 1942 году, остаются открытыми до сих пор. Ведь сегодня государство Израиль так же нуждается в посторонней вооруженной силе для противодействия арабскому миру, как и сорок лет назад.

_________

* Свои заявления Дитер Вислицени, делал находясь в тюрьме в Братиславе, контролируемой чешскими коммунистами, которые его жутко пытали. Вислицени, который был журналистом до перехода на полицейскую работу, являлся помощником Адольфа Эйхмана в Еврейском отделе Главного управления государственной безопасности до своего назначения в Словакии. Во время нахождения под арестом Вислицени из-за пыток дошёл до нервного истощения и на него находили многочасовые неконтролируемые приступы рыдания вплоть до самой казни. Цена его признаний, естественно, равна нулю. Вислицени мог заявить все что угодно, лишь бы прекратить пытки. (прим. Ред.)

** В числе обвинений, выдвинутых спецслужбами против Оппенгеймера, было, в частности, и такое: « Доктор Оппенгеймер.. щедро давал коммунистам деньги с 1940 года вплоть до апреля 1942» (М. Рузе, с. 79). Зная, какую роковую роль играли 1940 и апрель 1942 года в отношениях Гитлера и сионистов, логично предположить, что Оппенгеймер, выходец из богатой еврейской семьи жертвовал деньги не на коммунистов, а передавал их по требованию сионистов на содержание европейских евреев, согнанных немцами в гетто на оккупированных территориях для последующей переброски в Палестину.  

Думается, такое обвинение было напраслиной. Коммунистическое и сионистское движение явились в США вместе с еврейской эмиграцией из России тесно связанными между собой. И неискушенное американское общественное мнение не проводило резкого разграничения между коммунистами и сионистами, часто отождествляло их. Поэтому, нетрудно понять, что за «коммунисты» начали обращаться к Оппенгеймеру за секретной информацией по атомной бомбе.

Скрыть наличие такого массированного шпионажа от американских спецслужб было невозможно, поэтому как советское, так и сионистское руководства приняли ряд мер, маскирующих участие сионистской агентуры в краже американских секретов. (прим. Авт.)