Нацисты и сионисты. Несостоявшийcя роман.

Прежде всего. Прочитав на эту тему практически все, что можно было раздобыть, причем во всех вариациях, я убежден: массовое физическое уничтожение евреев в планы нацистов не входило. Не любили? Да. Считали чуждой расой и вредным элементом? Безусловно. Стремились ограничить в правах и обобрать? Бесспорно. Но не более того.

Расскажи кто-то в 1933-м даже Гиммлеру или Штрайхеру, - не говоря уж о Гитлере, который был при необходимости совершенно беспощаден, но по натуре не жесток, - о расстрельных рвах и лагерях уничтожения, лидеры НСДАП покрутили бы пальцем у виска. Для них было принципиально только одно: избавиться любой ценой, и создание евреям невыносимой жизни на тот момент считалось ценой максимальной. В этих намерениях они были тверды, предупреждали обо всем заранее, ничего не скрывая, и что с их приходом к власти немецких (о других в тот момент никто еще и не думал) евреев ожидают непростые времена, тайной не было. Однако сами немецкие евреи осознали всю сложность ситуации далеко не сразу, - что, кстати, вполне понятно, - а лидеры еврейских организаций, привыкшие к порядкам Веймарской Республики, исходили из того, что далеко не все предвыборные речи после выборов становятся руководством к действию, а следовательно, к новым условиям вполне можно так или иначе приспособиться.

При этом руководители «традиционных» (религиозных) общин, как ни странно, приняли новую власть даже с некоторым удовлетворением: раввинам очень не нравился процесс ассимиляции, зашедший уже очень далеко и выведший из сферы их влияния немалую часть паствы, в том числе и финансово состоятельной. Их вполне устраивало возрождение своего рода «гетто», резервации, где вынужденно вернувшиеся к религии евреи жили бы тихо, варясь в своем соусе, никуда не высовываясь и ни в чем не участвуя. Примерно в этом ключе они и работали, общаясь с новыми властями, а пиком их деятельности в данном направлении стал Меморандум 4 октября 1933 года, посланный от имени религиозных общин Германии на имя фюрера и рейхсканцлера.
Суть документа заключалась в том, что иудаизм – всего лишь религия, не имеющая к марксизму никакого отношения, что коммунизм – «изобретение кучки изгоев», порвавших с традицией, а евреи-ортодоксы в целом – категорически против «отвратительной антинемецкой пропаганды». Следовательно, - просили раввины, - евреям нужен только «свой скромный уголок», где они могли бы молиться и работать на пользу Германии, за которую (это подчеркивалось особо) многие тысячи религиозных иудеев пали на фронтах Первой мировой войны, «о чем прекрасно известно рейхсканцлеру, который и сам фронтовик». А если новые власти хотят уничтожить всех евреев, так пусть прямо об этом скажут, чтобы люди могли подготовиться к встрече с Богом.

Этот, последний, абзац меморандума был сугубо риторическим, и адресат воспринял его именно так. Самому Гитлеру документ на стол, конечно, не положили. Ответ пришел из намного более низких инстанций, и хотя был выдержан в подчеркнуто холодных, с оттенком презрения тонах, в тексте указывалось, что уничтожать никто никого не собирается, куда девать евреев, власти думают, а пока пусть живут в соответствии с обещаниями – тихо и незаметно.

Такой ответ авторов меморандума на тот момент успокоил и, в целом, устроил, - в отличие от лидеров организаций, объединяющих евреев, в той или иной степени эмансипированных. Они искренне считали себя «немцами Моисеева закона», очень многие честно прошли войну, имели ордена и медали, и, точно так же, как раввины, надеясь, что «и это пройдет», предполагали тем или иным путем доказать руководству НСДАП, что оно не совсем право и они тоже любят Фатерланд. Уже в январе 1933 года было официально зарегистрировано «Имперское представительство немецких евреев» во главе с авторитетными общественными деятелями, в том числе и вполне светскими, практически порвавшими с традицией, типа некоего Отто Хирша. Они изо всех сил доказывали новым властям, что «готовы быть полезны Германии в любом качестве», на что власти отвечали корректным, но категорическим «вы ни в каком качестве не нужны», подтвердив свою позицию запертом для евреев на ряд профессий, в том числе, связанных с юриспруденцией, а также на государственную службу.

Естественно, обо всем этом Хирш и его коллеги писали за рубеж, естественно, еврейские общины США, Британии, Франции и других стран нервничали, и достаточно скоро дело вылилось в бойкот германских товаров по всему миру, быстро набравший такие темпы, что руководство Рейха встревожилось. Формальных свидетельств причастности к акции «Имперского представительства» не имелось, однако власти обратились к этой и прочим организациям с требованием «разъяснить международному сообществу смысл изменений, происходящих в Германии», на что герр Хирш и его люди как бы и откликнулись, но без особого энтузиазма (скорее всего, надеясь, что заграница поможет). Зато сионисты заняли позицию совершенно иную: они включились в борьбу с бойкотом мгновенно и от души.

По сути, ничего ни удивительного, ни предосудительного. Сионисты, во-первых, ни во что не ставили «традицию», - напротив, они хотели быть, «как все», во-вторых, в основном, скептически относились к религии, и в-третьих, не считали себя немцами ни в каком смысле. Их сверхидеей и сверхзадачей было «изготовление народа из имеющегося материала». То есть, вывоз как можно большего количества (в идеале – всех) европейских евреев в Палестину, где определенный задел для воплощения мечты о еврейском государстве был сделан, а в смысле фанатизма эти ребята мало отличались от тех же нацистов. Светлая цель оправдывала любые средства.

Так что, теория и практика НСДАП («Выгнать во что бы то ни стало!») вполне коррелировала с их собственной теорией и практикой («Забрать во что бы то ни стало!»), а коль скоро намерения, по большому счету, совпадали, расклад лидеров сионизма не пугал. Они, собственно, и раньше серьезно присматривались к заявлениям Гитлера и, ничуть не скрывая того, старались наводить мосты. Пиком этой работы стало приглашение видному соратнику будущего фюрера, барону Леопольду Иц Эдлеру фон Мильденштайну посетить Палестину и ознакомиться с жизнью «новых евреев». Барон (к слову сказать, в будущем – глава «еврейского отдела» СБ, заместитель Гейдриха и начальник знаменитого Эйхмана) предложение принял и, вместе с супругой и в сопровождении одного из ведущих германских сионистов Курта Тухлера, с которым по ходу даже подружился, почти полгода приятно странствовал по Святой Земле, посещая кибуцы и знакомясь с активом ишува (еврейская община).

Итогом поездки стала серия путевых заметок «Путешествие национал-социалиста в Палестину», опубликованная в издаваемом Геббельсом журнале «Ангриф» («Атака»). Барон высочайше оценил увиденное, указав, что «увидел истинные чудеса» и что «еврей, своими руками возделывающий землю, становится совсем иным, новым евреем». По его мнению, «дружественное содействие переезду» могло быть лучшим решением «еврейского вопроса». Более того, решением, «в равной степени полезным, как германской нации, так и евреям, нуждающимся в преображении», и даже еще более того, писал барон, «такое решение с течением времени, разумеется, в отдаленном будущем, могло бы стать основой для построения новых отношений между двумя нациями, которые, нельзя отрицать, связаны многими нитями».

Не замедлили и ответные визиты. По воспоминаниям современников, уже в начале лета 1933 года в учреждениях Берлина было не протолкнуться от гостей из Палестины, многие из которых встречались и нашли общий язык с бароном фон Мильденштайном. А у некоторых имелись и другие контакты, так сказать, особого рода. Например, Хаим Арлозоров, виднейший социал-сионист и даже «глава отдела внешней политики» (почти что министр иностранных дел) Еврейского Агентства (пред-правительство будущего еврейского государства) даже попытался проникнуть в ближний круг фюрера через свою бывшую любовницу и невесту Магду Геббельс, в девичестве Фридлендер. Особого успеха не случилось – фрау Магда, по общему мнению, «растворялась в своих мужчинах» и в браке с Йозефом была уже не ярой сионисткой, как в эпоху любви с Хаимом, а столь же ярой нацисткой, но заверения в желании сотрудничать Арлазоров все же получил.

Правда, вскоре он погиб в Тель-Авиве (был застрелен, по сей день неведомо, кем), но поток гостей из Палестины это не остановило. Люди ехали знакомиться с обстановкой, а пиковым, расставившим все по полочкам визитом стал приезд о лидера самого высшего уровня, Артура Руппина, получившего приглашение от самого Ганса Гюнтера, йенского профессора, считавшегося ведущим теоретиком расового учения (ему было даже доверено философски обосновывать тезисы Гитлера по этому вопросу). Встреча прошла в крайне теплой обстановке: как отметил по итогам сам Руппин, «Профессор выглядит вполне дружественно. Он говорит, что евреи – не низшая раса по отношению к арийцам, а просто другая, несовместимая в общежитии. Отсюда следует, и мы на этом сошлись, что для решения еврейского вопроса нужно всего лишь найти новое, честное решение».

В конечном итоге, стороны нашли общий язык. «Все в Германии знали, - вспоминал позже один из тогдашних лидеров германского сионизма Иоахим Принц, - что только сионисты могли ответственно представлять евреев в отношениях с нацистским правительством. Мы все были уверены, что однажды правительство сядет с сионистами за круглый стол, за которым, после того, как все беспорядки и насилие революции улягутся, новый статус германского еврейства будет рассмотрен. Правительство объявило, весьма торжественно, что нет ни одной страны в мире, которая столь серьёзно хотела бы разрешить еврейский вопрос, как Германия. Решение еврейского вопроса? Но это же наша сионистская мечта! Мы никогда не отрицали существования еврейского вопроса! Де-ассимиляция? Мы к этому призывали!.. В письме, написанном с гордостью и достоинством, мы предлагали конференцию».

Речь идет о меморандуме, 22 июня 1933 года отправленном на имя Гитлера. Суть заключалась в том, что националист националиста всегда поймет, и если не переходить друг дружке дорогу, то сионизм, как национальная теория, «звучит в унисон» национал-социализму. То есть, ничто не мешает найти общий язык на основе «взаимного признания важности отказа от эгоистического индивидуализма либерального времени и замены его общей и коллективной ответственностью». Этот документ, в отличие от меморандума «ревнителей традиции» был прочтен непосредственно рейхсканцлером. Однако, слова словами, а делались и дела.

Параллельно с визитами, немецкие, - а особенно, палестинские, - сионисты развернули самую активную борьбу против любых проявлений критики национал-социализма, в первую очередь, - против изрядно мешающего Германии бойкота, причем, борьбу столь действенную, что мероприятие начало быстро сходить на нет. Рейх, со своей стороны, не оставался в долгу. Уже в конце августа все того же 1933 года министерство экономики Германии, с одной стороны, и официальные представители сионистских организаций Германии и Палестины заключили официальное соглашение, вошедшее в историю как «Haavarah-Abkommen». И на немецком, и на иврите это означает одно и то же – «перемещение», а смысл состоял в том, что национал-социалисты взяли на себя обязательства всячески содействовать выезду немецких евреев в «Землю Обетованную».

Заинтересованность властей Рейха была так велика, что правительство пошло не только на многочисленные политические, но даже на экономические поблажки. Чудовищный и в Веймарской Республике налог на вывоз капитала за границу, при Гитлере ставший вообще грабительским, для евреев, выезжающих в Палестину (и только в Палестину) был сильно уменьшен, а экспорт туда товаров из Германии переведен на льготную основу.

Разрешено также было вывозить движимое имущество. Кроме того, власти создали сеть ремесленных и сельскохозяйственных училищ, где все желающие потенциальные иммигранты могли получить специальность, востребованную на новом месте жительства. Но кроме того, совместными усилиями была разработана и еще одна умная идея. Англичане десятью годами ранее установили «лимит» на въезд евреев в Палестину, однако сделали исключение для т.н. «владельцев капитала», определив этот самый «капитал» в одну тысячу фунтов. Поскольку речь шла о «Третьей Алии» , прибывавшей из Восточной Европы и состоявшей, в основном, из бедноты, «капиталистов» было мало и они картины не меняли. Однако для немецкого среднего класса такая сумма непосильной не была, и «лимит» можно было, ничуть не нарушая закон, превысить почти вдвое.

В общем, все было предельно чисто и открыто. Никто никого не пытался кинуть, и дела шли как нельзя лучше. Примерно в это время Геббельс, курировавший программу, и распорядился отчеканить ту самую памятную медаль, - с изображением звезды Давида на аверсе и свастики на реверсе, - которую так любят поминать некоторые специфически мыслящие, но мало что знающие персонажи. Тогда же изменилась и тональность прессы Рейха. Мало того, что теплые материалы о «наших покидающих Германию соседях» частенько появлялись в «Фёлькишер Беобахтер», причем авторами выступали такие лидеры нацистов, как Гейдрих, - даже в непримиримом штрайхеровском «Штюрмере» многое смягчилось.

На его страницах «еврей вообще» по-прежнему изображался максимально омерзительным, толстым, носатым и с пейсами, однако возник и образ «нового еврея». Тоже, конечно, носатого, но мускулистого, подтянутого, с мотыгой, молотом и орлиным взором, гордо расправляющего широкие плечи на фоне рукотворного оазиса. Плакаты примерно такого же типа красовались и на территории «подготовительных лагерей», где, - разумеется, под флагом сионистов, реявшем на немецких ветрах вполне невозбранно (но, конечно, только на территории этих лагерей), - шли практические занятия и тренинги по начальной военной (на всякий случай) подготовке.

Кое-кто, правда, ставил палки в колеса. Лидеры религиозных общин крайне скверно относились к охмурению паствы «безбожными атеистами», а руководство «Имперского представительства» ревновало. Оно, собственно, тоже не особо возражало против переселения, но требовало претворять его в жизнь не ранее, чем в Палестине «будут созданы цивилизованные условия жизни» и, разумеется, под его началом. Стратегию же конкурентов именовали «поспешной», «преждевременной» и даже «преступлением против сионизма», а некоторые особо прозорливые даже требовали свернуть проект, поскольку «новая Германия рано или поздно скорректирует свою позицию». Заодно, разумеется, пугали еще не принявших решение всякими ужасами.

Во всех видах, от «малярии» и «непосильного труда» до «страшных арабов» (которые, по ходу, и в самом деле начали волноваться). Люди были авторитетны, их мнение принимали к сведению многие, и программа в 1934-м начала буксовать, а это никак не могло понравиться властям. Видимо, их ответом и стали пресловутые Нюрнбергские законы 1935 года, откровенно расистские и крайне унизительные для евреев, которым уже вполне открыто указывали, что за Германию лучше не цепляться и надеяться не на что. Некоторые исследователи полагают, что к их принятию так или иначе причастны и сионисты, однако реальных подтверждений этому нет.

А вот что знали заранее и приняли без возмущения, это факт. Причем, факт, вполне понятный и объяснимый: типа, если не мытьем, так катаньем. Еще до принятия законов, в их изданиях начали появляться очень жесткие, на грани критики нацизма статьи, смысл которых сводился к тому, что сматывать удочки надо как можно скорее, а кто не успел, тот опоздал. Более того, читателей вполне честно предупреждали, что успевших сионисты спасают, а за опоздавших сионисты ответственности не несут, и если что, так пусть пеняют на себя. Вышла даже целая книга на эту тему, где автор, некто Георг Карески, писал о «возможных массовых убийствах». Но, что интересно, власти Рейха, на любые проявления неуважения (а уж со стороны «низшей расы», так и тем более) реагировавшие очень жестко, на такого рода публикации внимания не обращали, и вообще, по отношению к сионистам вели себя мягко. Даже обычные семьи, подавшие заявление на эмиграцию (но только в Палестину) под раздачу попадали нечасто и, в основном, случайно, - и не приходится удивляться, что проект вновь начал набирать обороты. Причем, круто. «Чтобы поток эмигрантов, - докладывал все тот же Артур Руппин, - не захлестнул, как лава, существующие поселения в Палестине, число приезжающих должно быть в разумном процентном отношении к числу уже живущих».

Короче говоря, все шло по плану и ко взаимному удовольствию. Без любви, разумеется, но с полным пониманием пользы от сотрудничества. За шесть лет, до начала большой войны в Европе, по взаимно согласованной квоте (не менее 15 и не более 20 тысяч человек в год, - больше было просто не потянуть в смысле интеграции, а всю программу рассчитывалось завершить примерно к 1960-му) успели благополучно выехать более 60 тысяч желающих. И ехали они отнюдь не нахлебниками. На обустройство выезжающих было переведено порядка 100 миллионов рейхсмарок, что само по себе приводило руководство ишува в экстаз. «Улицы здесь вымощены деньгами, как мы в истории нашего сионистского предприятия и мечтать не могли, - докладывал в Тель-Авив из Берлина некто Моше Белинсон, один из ответственных за проект. - Здесь есть предпосылки для такого блестящего успеха, которого мы никогда не имели и иметь не будем». Человек ликует, и человека можно понять: для реализации мечты, - независимого государства, - необходимы были деньги и люди, а денег до того было маловато, да и люди ехали не очень охотно, а теперь все изменилось.

Справедливости ради, не все, конечно, было вовсе уж лучезарно. Планомерная эмиграция окончательно испортила некогда вполне приличные, но к моменту ее начали очень сильно испортившиеся отношения ишува с арабами, и полилась серьезная кровь. Вокруг денег, как водится, закрутились деляги, - как еврейские, так и немецкие, - учинявшие первостатейные аферы с участием весьма ответственных лиц. Случались и другие недопонимания, порой весьма досадные, особенно на низах. Человеческий фактор есть человеческий фактор. Но в целом, костюмчик сидел ко всеобщему удовлетворению.

И, главное, ничто никого не шокировало. В конце концов, Гитлер во всем цивилизованном мире считался слегка чудаковатым, но респектабельным деятелем, радеющим за свое государство (ему еще предстояло стать и «Человеком Года» по версии Time, и гостеприимным хозяином Берлинской Олипиады), Нюрнбергские законы рассматривались, как "издержки роста", национал-социализм вообще - как «интересный эксперимент», а проект «Haavarah-Abkommen». – как непредосудительная часть этого, многим цивилизованым людям вполне симпатичного эксперимента...

Часть вторая

Итак, работа по вытеснению евреев шла полным ходом и обе заинтересованные стороны были довольны. Но понемногу возникали сложности, не зависящие ни от властей, ни от сионистов. После принятия Нюрнбергских законов, как уже говорилось, жизнь евреев в Германии стала так унизительна и гадка, что количество желающих уехать резко возросло.

Не все, правда, хотели именно в Палестину, а если честно, то в Палестину хотела лишь малая часть, прочих манила Америка и другие центры цивилизации, но эти центры ограничивали въезд множеством условий, в первую очередь, «квотой состояния». То есть, для получения права на эмиграцию, скажем, в США, семья должна была продемонстрировать наличие, как минимум, 500 (по курсу на сегодня примерно 10000) долларов на каждого взрослого. А это было под силу далеко не всем, тем паче, что выезжающих в любую страну, кроме Палестины, нацисты на выезде обдирали, как липку. А увеличить поток вывозимых в Палестину мешали английский «лимит» и принципы отбора, согласно которым, в первую очередь, забирали молодых, крепких и с полезной для будущего государства специальностью. Всем прочим не отказывали, но просили подождать. Плюс ко всему, прибытие евреев уже вызвало в Святой Земле очень серьезные арабские беспорядки (об этом, крайне серьезном вопросе будет отдельный разговор) и англичане начали понемногу ужесточать порядок приема новых жителей подмандатной территории.

Нельзя сказать, что социал-сионистов, игравших главную роль в движении и управлявших палестинским ишувом, такие тенденции вовсе не волновали. Волновали, да. Но они тесно координировали свою деятельность с левыми партиями Европы (в первую очередь, английскими лейбористами) и не лезли на рожон. Криком кричали о необходимости ускорить процесс и забирать, "хотя бы временно", куда угодно, пока убивать не начали, только их противники справа - ревизионисты во главе с уже известным нам Владимиром-Зэевом Жаботинским, но влияние и связи еврейских «национал-либералов» были куда ниже. К тому же, им очень мешали социал-сионисты, справедливо рассуждая, что ежели кто из эмигрантов «временно» окажется в той же Америке, так хрен потом Палестина его дождется, а если так, то зачем?

Тем не менее, Жаботинский был человеком упорным, если он ставил перед собой цель, то добивался ее, чего бы это ни стоило (историю с Еврейским Легионом нам еще предстоит рассмотреть), и под его бешеным напором западная пресса прогнулась. В газетах США, Великобритании и так далее начали появляться более или менее правдивые отчеты о реалиях жизни евреев в Германии, еврейские организации заволновались, в Палестину пошли запросы, на которые нельзя было не ответить, проблема стала политической, без возможности игнорировать, - и в конце концов, в июле 1938 года, в милом французском Эвиане, - по предложению Франклина Рузвельта, пренебречь которым никто не рискнул, - состоялась международная конференция на предмет, что же все-таки делать с немецкими евреями.

Собрались представители практически всех государств тогдашнего «свободного мира» (отказалась лишь Италия: дуче отметил, что у «его» евреев все есть и будет в порядке, а чужие его не волнуют), а также посланцы всех заинтересованных организаций. В том числе, разумеется, и сионистов, на тот момент уже согласившихся, что эмиграция «в два этапа» тоже приемлема. Помимо общих гуманистических соображений, резоны лидеров еврейских общин заключались в том, что страны Латинской Америки нуждаются в квалифицированных специалистах, которых среди «белых» и «синих» воротничков еврейского происхождения немало, а США, черт побери, все-таки «факел свободы и демократии». Что же до Великобритании, то квоты на иммиграцию на Остров и его доминионы уже пять лет как заморожены, так что, по идее, больше 100 тысяч душ могли бы выехать из Германии и без пресловутых 500 долларов.

Все, однако, пошло не по оптимистическому сценарию, причем тон дальнейшему задал глава американской делегации м-р Тейлор, весьма резко заявивший, что «квота состояния отменена не будет» и вносить какие-либо изменения в законы об иммиграции США не только не намерены, но и не требуют этого от других стран. Поскольку, как пояснил он, «ни одна страна не должна нести финансовое бремя, вызванное иммиграцией». С американцем мгновенно согласились представители Нидерландов, Бельгии, Дании и Норвегии, заявив, что «людей с капиталом» принять готовы, но вкладываться в неимущих – нет, тем паче, что и так помогают евреям (палестинским), как могут. Прозвучали доводы насчет «нет мест» и «у нас плотность населения и так высока». Примерно то же заявили и делегаты Франции (разве что ссылок на «мы – страна маленькая» не было), и даже представители почти всех стран Южной Америки.

Как ни странно, единственным исключением из ряда стала крохотная Доминиканская Республика, «изнывавшая под игом» Рафаэля Трухильо, ныне считающегося одним из самых страшных тиранов ХХ века. Посланцы диктатора сообщили, что политика нацистов им кажется чрезмерно жестокой, поскольку обижать людей по расовому принципу нехорошо, а потому Санто-Доминго готово принять 100 тысяч бедняг, «невзирая на их состоятельность». Такой накат против течения чуть не сбил общий тон дебатов, но американцы вызвали доминиканцев на ковер и после долгой беседы, подробности которой в точности неизвестны и по сей день, проблема неуместного морализма была снята. Правда, на неформальном уровне тиран и деспот все же открыл двери своей страны для иммиграции и в итоге спас множество жизней, но это делалось в тени, а значит, никого не волновало.

Окончательный же удар по всем надеждам нанесла Великобритания. Лорд Внтерман, глава ее делегации, говорил долго, красиво и ни о чем. Он подробно объяснил, что Британские острова и без того битком набиты народом, так что потесниться невозможно, но о колониях и доминионах, где свободного места было в избытке, не помянул ни словом, когда же Хаим Вейцман, - президент Еврейского агентства и «международно признанный представитель еврейского народа» , - попытался напомнить о Декларации Бальфура, его просто лишили слова, а затем и отказали в приватной встрече. Если кто-то спросит меня о причинах такого поведения, отвечу: мнение у меня есть, но озвучивать его не буду. Потому что слишком оно расходится с общепринятой концепцией, а к тому же впрямую сопрягается с Холокостом, анализировать который я не буду ни при каких обстоятельствах.

Это был провал. Полный, абсолютный и, безусловно, спланированный заранее. И все всё поняли правильно. «Мир, - подытожил Вейцман, - разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие пустить их к себе», и его мнение подтвердили заключительные документы конференции. По общему решению 32 стран, в Берлин ушла телеграмма, где ни разу не употреблялось слово «еврей», зато фактически подтверждалась (если не сказать, одобрялась) правомочность нацистского варианта решения «еврейского вопроса». Формулировка «Мы, нижеподписавшиеся, не оспариваем права германского правительства на законодательные меры в отношении некоторых своих граждан» не оставлял места для иных трактовок. Правда, публично зафиксировать это позволили себе только крайне довольные случившимся нацисты. Уже 15 июля, практически сразу после закрытия мероприятия, влиятельная «Данцигер форпостен» опубликовала большой материал-отчет, где безо всяких экивоков говорилось: «Итак, мы видим, что евреев жалеют только до тех пор, пока это помогает вести злобную пропаганду против Германии.


Однако при этом никто не готов бросить вызов “культурному позору Европы”, приняв у себя несколько тысяч евреев, хотя им, в самом деле, сегодня приходится туго. Они не нужны никому. Вот почему эта конференция оправдывает германскую политику против еврейства». Естественно, эта и другие статьи были замечены, естественно, пресса «демократических» страна отреагировала на них с крикливым возмущением, но реальная жизнь подтверждала правоту наци, и подтверждала сурово. Так, например, случилось в мае 1939 года, когда в порт Гаваны вошел лайнер «Сент-Луис», пассажирами которого были, в основном, германские евреи из среднего класса (936 человек). У подавляющего большинства денег почти не было (выезжавших не в Палестину нацисты обирали до нитки), зато почти у всех имелись «номера ожидания» на въезд в США и гарантийные документы на 500 долларов от «Джойнта» (одной из еврейских политико-благотворительных организаций).


Были и сертификаты «временного пребывания» на Кубе, где люди собирались дождаться права на въезд в Оплот Свободы, поскольку ждать в Германии было невыносимо. На эти сертификаты, продававшиеся по диким ценам, ушла практически вся выручка за пожитки, но, видимо, дело того стоило. Однако, на берег прибывшим сойти позволили только 22 пассажирам, сумевшим подтвердить гарантийные письма реальными 500 долларами. Ситуация сложилась, простите за грустный каламбур, безвыходная. Не помог даже оперативный перевод «Джойнтом» 500 тысяч долларов в один из гаванских банков: сертификаты все равно были отменены (на том основании, что подтверждены задним числом и, следовательно, недействительны), а Штаты отказались впускать эмигрантов, минуя очередь. Дескать, ждите. Но «Сент-Луису» пора было обратно в Гамбург, а на все телеграммы во все страны Латинской Америки, умоляющие дать людям хотя бы временное убежище, последовал вежливый отказ, - естественно, со ссылкой на решения, принятые год назад в Эвиане.

В итоге, пассажирам, за исключением 22 счастливчиков, пришлось вернуться в Германию; их иммиграционные номера были аннулированы «в связи с неприбытием в срок», а судьба оказалась предсказуемой. И если кто думает, что этот случай – единичный и крайний, то сильно ошибается. Случалось и похуже, как, например, с еще одним кораблем, - «Струма», - о котором я не хочу говорить. Там дело кончилось почти тысячью смертей, к которым нацисты не имели вообще никакого отношения. Обо всем этом мир узнал много позже, спустя десятилетия, после выхода книги Уильяма Перла «Заговор Холокоста», в предисловии к которому сенатор Клэйборн Пелл, в свое время – крупнейший политический деятель США, написал: «С моей точки зрения, почти каждый убитый еврей мог спастись, если бы правительства союзников вовремя предоставили убежище тем европейским евреям, которые жили в странах, оккупированных войсками Гитлера. Их нежелание сделать я называю “заговором молчания”».

В общем, и нацисты, и сионисты оказались в сложном положении. А когда в мае 1939 года Великобритания, стремясь как-то остановить арабские протесты, вернее, уже настоящую войну, установила «пятилетнюю квоту» в 75 тысяч человек, фактически закрыв дорогу в Палестину желающим, которых было уже очень много, стало понятно: дело зашло в тупик. Конечно, какие-то тропки оставались: возникла, например, подпольная организация «Моссад ле-Алия Бет», помогавшая молодым и крепким добраться до Святой Земли и обустроиться там нелегально, что-то предпринимало и Имперское агентство по эмиграции евреев, по мнению некоторых исследователей, помогавшее подпольщикам в их работе, но это были капли в море, а желание нацистов во что бы то ни стало избавиться от евреев было непреклонным.

Поиски решения взял в свои руки лично Гиммлер (что естественно, поскольку еврейская эмиграция входила в сферу компетенции именно СС), в одной из бесед с личным врачом обронивший по сему поводу нечто вроде «Нужно искать решение, не убивать же их». Совещания шли одно за другим, вменяемого варианта не видели ни руководители Рейха, ни сионисты. Лишь в мае 1940 года в конце туннеля забрезжило какое-то подобие просвета. После капитуляции Франции один из ведущих сотрудников МИД, советник Франц Радемахер, изучив различные старые документы, предложил забрать под «временный приют для евреев» остров Мадагаскар. По мнению автора идеи, такой вариант, курируемый опять-таки СС (при самоуправлении, возглавляемом сионистами) «дал бы евреям спокойствие, одновременно купировав негодование в еврейских кругах США, сняв одну из сложных проблем Рейха».

План обсуждали на высшем уровне, с участием самого Гитлера и с привлечением Муссолини, и план понравился, а раболепные холуи из Виши поспешили заверить, что ради такого дела и Мадагаскара не жалко. В общем, дело почти пошло, причем куратором проекта стал никто иной, как все тот же Эйхман, исполнительный чинуша, которому было все равно, что делать, но, как признавался он позже, на процессе, все таки «помогать евреям было куда приятнее, чем доставлять им неприятности». Единственный нюанс заключался в том, что Мадагаскар – остров, причем далекий, и смогут ли караваны выйти в путь, зависело от Владычицы Морей, и только от нее, Лондон же на попытки прощупывания почвы через третьи страны не откликнулся. Единственным вариантом оставалось только сопровождение транспортов в Африку конвоями Кригсмарине, - но это уже был полный абсурд, о котором никто не говорил ни всерьез, ни даже в шутку. Так что, после проигрыша Рейхом «битвы за Англию» и, тем более, Мадагаскарской операции вопрос был снят с повестки дня. А потом было то, что было потом, и знаете, я не поручусь, что нацисты, с которых никто не снимает вину, были самыми виноватыми в случившемся.

И еще вот что. Закрывая вопрос о «сотрудничестве», было бы нечестно и неправильно обойти молчанием деятельность т. н. «группы Штерна», на которую любят ссылаться озабоченные, доказывая фактом (несомненным фактом) ее существования тезис о «сионистах – союзниках Гитлера». Так вот, Авраам (сам он называл себя Яир) Штерн, поэт-романтик и совершенно бесстрашный по натуре парень, был молодым и очень активным «ревизионистом», видным лидером военизированной правой организации «Иргун», созданной Жаботинским. На дух не принимал социализма, исповедовал культ сильной личности (считая идеалами, - как и сам Жаботинский, - Пилсудского и Муссолини), яростно отвергал любые виды «низкопоклонства перед Западом» и верил в вооруженную борьбу, как единственное действенное решение всех проблем. К 1939-му, когда поток эмиграции в Палестину был фактически перекрыт, оказался во главе тех, кто считал, что англичане совершили предательство и поэтому стали главными, хуже немцев врагами еврейских националистов.

Первое реальности соответствовало, а второе нет, но переубедить фанатиков невозможно: он упорно не верил в то, что НСДАП может пойти в решении «еврейского вопроса» дальше, чем уже пошла, и считал, что союз сионизма с нацизмом может быть не менее полезен во время войны, нежели во время мира. Такие взгляды сделали его, - при всем обаянии и авторитете, - не просто изгоем, но изгоем вдвойне: социал-сионисты вообще читали Яира опасным психопатом, но после начала войны «перемирие» с англичанами объявил и Жаботинский, в связи с чем Штерн и его сторонники оказались в меньшинстве даже в родной, весьма агрессивной «Иргун», из которой в августе 1940 года и вышли, организовав очень небольшую (при жизни основателя – около полусотни бойцов, в лучшие годы, к 1946-му, - примерно двести), но активную группировку ЛЕХИ.

По сути, - ультра-радикальную, с оттенком мессианства боевую фракцию, никому (тем паче, что харизматик Жаботинский уже умер) не подчинявшуюся и фактически объявившую войну Великобритании. Тормозов у Яира не было. Мозгов, к сожалению, тоже. Мелкие вылазки против одиноких патрульных он всерьез считал военными действиями, в рассуждая о нацистах, тупо исходил из реалий 1933 года («националист националиста всегда поймет»). Исходя из чего, настаивал на союзе не только с Италией (это бы еще полбеды), но и с Германией, утверждая, что «в награду за помощь Гитлер поможет создать еврейское государство, а если мы будем стоять за англичан, он в отместку уничтожит наших братьев в Европе». В конце 1940 года гонец ЛЕХИ, Нафтали Любенчик, проник в Бейрут и встретился с агентом германского МИД фон Хентигом, подписав с ним совместный меморандум о сотрудничестве.

В документе, с немецкой стороны, еще раз подтверждалось, что цель наци — не уничтожение евреев, а их эмиграция из Европы и указывалось на возможность будущего сотрудничества «нового еврейского государства с Рейхом». Еврейская сторона, в свою очередь, брала на себя обязательства активизировать военные действия против англичан, причем эмиссар Штерна обещал даже помочь в создании отрядов для войны в Европе на стороне Германии. Самый цимес сего «протокола о намерениях» состоит в том, что общались два одиночества: фон Хентиг в рамках системы был ниже, чем пешка, и не имел никаких полномочий, а структура, представляемая Любенчиком, в рамках сионизма была величиной, политически даже не нулевой, но, скорее, отрицательной.

Судя по всему, Яир (поэтическая натура) и его отморозки (в Штатах из таких получались отменные гангстеры) не осознавали, что творят. Наоборот, были уверены в своей исторической правоте. В связи с чем 10 мая 1941 года Штерн выступил по радио, призывая ишув, во-первых, отказать в доверии Еврейскому Агентству - «клике стареющих лоббистов», покорно заискивающих перед англичанами, «безвозмездно поставляя им еврейское пушечное мясо», а во-вторых, «в преддверии неизбежной германской оккупации показать арабам превосходство еврейских сил». Это уже выходило за всякие границы. Англичане отдали приказ об аресте людей из ЛЕХИ, руководство ишува полностью этот приказ одобрило, подавляющее большинство еврейского населения Палестины поддержало, а самого Штерна в газете «Ха-Арец» назвали «квислингом».

С этого момента шутки и поблажки кончились: на группу Яира началась охота, причем с участием и властей, и спецслужб еврейского самоуправления. Зверели и «штерновцы». Если ранее считалось, что «еврей еврея обижать не должен», то теперь табу были сняты. 9 января 1942 года боевики ЛЕХИ атаковали еврейский банк в Тель-Авиве, уложив в перестрелке двух прохожих, и драка пошла совсем уже не по-детски, со стрельбой на поражение и трупами всех подряд. В итоге Яир, 12 февраля 1942 года обнаруженный англичанами (с подачи еврейских спецслужб) на конспиративной квартире, был застрелен, как считается, «при попытке побега». Хотя, судя по всему, просто застрелен, потому что надоел. Что, скорее всего, было разумно: после его гибели ЛЕХИ, возглавленная другими решительными парнями, осталась не менее радикальной и беспощадной, нежели раньше, но причуды Штерна в плане поиска союзников прекратились. Вот такая одиссея, если совсем кратко. Что было, то было, из песни слова не выкинешь. Но чтобы на основании этого слова затягивать совсем иную песню, о «военном союзе сионистского движения с гитлеровцами», на мой взгляд, нужно быть чересчур уж неадекватным…

 
Лев Вершинин